Сибирские огни, № 1 - 1983

в том, что он не лыком шит. А еще намере­ ние построить металлургический комбинат, конечно же, единственный и крупнейший, а при нем город, и не какой-нибудь, а по собственному вкусу и росту. Они работа­ ли, не жалея собственных сил и нервов, а зачастую и чужих. Они строили завод, город и себя. Трудности закаляли и выко­ вывали характер тех, кто их преодолевал. Но разве твердость, крепкость, стойкость — единственно необходимые черты челове­ ческого характера? Разве не нужны ему мягкость и податливость? 'Да и город по­ лучился стандартным, скучным, пыльным и еще почему-то пересеченным пополам железной дорогой. - Эти парни заслужили право на гор­ дость, они сделали то, что казалось не­ возможным. Но им надо и посочувство­ вать, они не сделали того, о чем мечтали. Немченко сам из «этих парней», он пе­ режил и перечувствовал то же, что и они, и так же в день -пуска комбината- услы­ шал «тихую музыку победы», музыку, при­ глушенную печалью неосуществленного (а точнее, как говорят строители, «скорректи­ рованного») замысла. Потому-то и хочет автор, чтоб его герой-приятель задумался над собственной судьбой, потому-то и слы: шна порой в ранних вещах Немченко ав­ торская подсказка герою, и нить сюжета превращается иногда в страховочную ве­ ревку — держи, старик, не сорвись. Такое же смешанное чувство гордости и сострадания (чувство парадоксальное или, по крайней мере, непривычное) ощутимо и в «кубанских» рассказах писателя. Богатый и благодатный край... Неспроста так восторженно звучит само название руд­ ной станицы Гария Немченко — Отрадная. Издавна заселили эту землю люди самосто­ ятельные, независимые, самолюбивые, по­ селились сразу не хуторами, а станицами, привыкая жить «миром», привыкая при всей своей гордости и помогать другим, и благодарно принимать чужую помощь. Во время войны через Кубань дважды прокатился фронт, сначала на восток, по­ том на запад, прокатился, уродуя землю, разоряя поселения, калеча людей и увеча судьбы. Потом послевоенная голодуха, ког­ да на этих тучных, плодороднейших чер­ ноземах, где (как некогда шутил А. П. Че­ хов) воткни оглоблю — тарантас вырастет, не взошдо ничего, кроме чеснока, которым семья кормилась всю зиму. Тогда-то и ста­ ли родители спроваживать детей в дальние и ближние города: незачем, мол, им тут бе­ довать, нехай шукают лучшую долю. Кто нашел эту долю, кто — нет: другой разго­ вор. Но теперь одинокие старики неумелыми и жалостными письмами заманивают к себе сынов и дочерей хоть в отпус^, хоть пос­ мотреть, а то ведь недолго и помереть, так и не свидевшись; теперь, как милостыню, выпрашивают они внуков, хотя бы на лето. Ныне на Кубани люд зажиточный, и в до­ ме, и на огороде всего вдоволь. Но и доста­ ток. как известно, не всегда на пользу чело­ веку, бывает, что и во вред. Бывает, что начинают деньги к деньгам липнуть, и вот уже катит станичная тетка со своим това­ ром за тридевять земель, чтоб только про­ дать его втридорога. А то и напротив, от избытка благ ударяется станичник в за­ пой. — куда, мол, деньги девать, не со­ лить же, и так всего вдосталь. И видит это писатель, видит и мается, и втолковы­ вает героям-землякам, что не надо бы так, не по-людски это, а потом вдруг, то ли от­ чаявшись, то ли устыдившись чего-то, на­ чинает валить всю вину на себя. Вот ведь характер у человека! О чем бы ни думал, о чем бы ни говорил, обязатель­ но под конец начнет пытать себя: а ты-то, мол, что, лучше что ли? А ты-то сам, что сделал, чтобы исправить жизнь и людей? Не знаю, как он живет с воспаленной со­ вестью, но уверен: без этого он писать бы не смог. Гария Немченко не отнесешь к людям, которыми владеет «одна, но пламенная страсть». Напротив, напряжение его прозы и даже своеобразный внутренний драматизм ег о , творчества отчасти, объясняется тем, что у писателя две постоянные любви, два пристрастия: Кубань и Кузбасс. Две несхо­ жие земли, два отрезка жизни, но он равно им принадлежит, и не может, да и не жела­ ет в конце концов отдавать предпочтение любому из «их. Под Армавиром осталась его родня, близ­ кая и дальняя. В Новокузнецке остались друзья. И когда так складывается у чело­ века судьба, то попробуй отдели одну ее половину от другой, хоть и отдалены они друг от друга и тысячекилометровым про­ странством, и десятилетиями жизни. И что же тут странного, если под обложками его книг соседствует станичный пацаненок, мечтающий себе на утеху и на радость од­ носельчанам научить плясать ' петуха («Красный петух плимутрок»), и рано пов­ зрослевший парнишка-сирота из Новокуз­ нецка, увлекшийся радиолюбительством и взявший себе позывные «Зубр» («Конец первой серии»)? Что же странного, если мысли и чувства главного инженера мон­ тажного управления Котельщикова, выр­ вавшегося на некоторое время из жесткой круговерти стройки на таежную заимку («Долгая осень»), во многом сходны с ду­ мами и переживаниями студентки-филолога Тани, приехавшей из Краснодара на не­ сколько дней в родную станицу («Празд­ ник возвращения птиц»). Но чаще в пове­ стях и рассказах Гария Немченко Кубань и Кузбасс тесно переплетены, и, бродя по степи, его герои вдруг вспоминают отяже­ левшую от снега тайгу или шумный инду­ стриальный город, столь основательно про­ копченный гигантскими домнами, что даже иней на деревьях там черен. И напротив, в предпусковой горячке на одном из комплек­ сов Запсиба нет-нет да и припомнится им вдруг старый кожух, расстеленный в тени под яблоней, станичные плетни и мазанки и высокое кубанское небо с крупными и налитыми, словно вызревшими к августу кучевыми облаками. Немченко весьма требователен к себе, даже придирчив — это, разумеется, врож­ денная черта характера, но двойная любовь развила ее, гиперболизировала. Ему посто­ янно приходится расставаться .то с родней ради друзей, то с друзьями ради родни; и оттого бесконечно чувствует он себя дол­ жником и тех и других. Подобная гиперт­ рофия долга особенно ощутима, по-моему, в новелле «Эти мамины передачи». В ее ос-