Сибирские огни, 1982, № 12

— Ну, рази што на улице во дворе переночуют,—соображал вслух его дядя. — Заколеют! Ночи вон каки стылые, а одежонка^ на их... Еті от холода укрыться, как тому цыгану от дождя под бороной... — Ну, рази што...—хозяин неохотно пошел отпирать высоченные ворота. Улучив момент, я подошел к нему и стал спрашивать, сбиваясь от волнения: — Дяденька, вы не помните? Как раз в новый год перед самой войной... Человека тут нашли... Замерзал. Доярки ваши на озере увидали... — Ртутные глазки хозяина закатились под квадратный лоб: видно, так он вспоминал. Потом он с любопытством стал рассматривать меня с ног до головы, спросил: — Твой отец, что ли-ча? — Отец. — Павел Прокосов? — Ага. — Дак мы с им на Финской вместе воевали! Здоров был, чертяка, как'Ведмедь, тока нервенный... Единожды чуть было ротного командира не застрелил за каку-то несправедливость. Врачи признали — нервен­ ный, а то бы досталось ему на фунт орехов! Это уж как пить дать... А вот как замерзал, да как подобрали его здесь — не скажу. Слышать — слышал, а сам не видел. В отлучке был... А ты у Агафьи, жинки моей, попытай. Она вместях с другими доярками и увидела его на озере... Но и Агафья, большеротая, худая женщина, тоже ничего путного не могла рассказать. — Времечка-то скока прошло! — вздохнула она.— Без малого пять годочков. Все туманиться уже стало... Помню тока — когда подъехали мы к нему на санях,—он все ползет и ползет по льду, а сам на одном месте. Сознания-то уж не было, лицо побил об лед — мясо одно с кровью и снегом смерзлось. Руки-ноги застыли, не гнутся, ворот расстегнут, ру­ баха на груди порвана, а грудь черная, как чугун... А он все ползет и ползет. И на сани его положили,— тяжел, помню, был как покойник,— дак он и на санях все полз, руками и ногами эдак вот загребал... Вот какая сила человеку была дадена... Я спросил, где находится то озеро и направился к нему. Озеро было сразу за селом, на ближнем берегу его виднелись скотные дворы, ог­ ромные кучи навоза, оттуда тянуло тошнотным запахом прели и пле­ сени. Берега поросли невысоким камышом, резучей травой бужуром, неувядаемой, даже осенью зеленой, как лук, осокой. Солнце село, на западе розовела широкая степная заря, а остальная часть неба казалась зеленой. И озерная вода была темно-зеленой, лишь полосы тонкой ряби от елё ощутимого ветерка словно струились розо­ ватой чешуею. Я сел на пологом бережку, поросшем бордовой, хрусткой под ир­ гою верблюжьей травой. Здесь, вдали от скотных дворов, пресно пахло мокрым камышом и сырой рыбою. Вдали чернела лодка с одиноким гребцом. Я старался представить зиму, синий озерный лед, жесткое шуршаниечкамышей. Старался представить отца, ползущего цо льду. И не мог... Стал забываться его облик, «туманиться»,— как сказала Агафья. Мне было грустно до слез. «Что же это,— думал я,—пройдет еще немного лет, и отец совсем забудется, исчезнет из памяти даже у меня, у его сына. А что уж говорить о чужих людях?..» Стало быстро темнеть, как-то незаметно и враз высыпали на небе звезды и так ярко и остро отразились в тихом озере, что, казалось, упали в воду. «Звезды упали в воду — быть скоро снегу»,— гласит народная примета... 92