Сибирские огни, 1982, № 12

— Подворачивайте к колодцу! — крикнул с передней подводы Сенька.— Лошадей поить будем! Колодец был посреди деревни, вокруг него жирно блестела зеле­ новатая вонючая грязь, в которой лежала большая, долбленная из осины колода, обгрызенная лошадьми. Разгоряченных работой коней поить сразу нельзя,—мы ослабили им подпруги и чересседельники, бросили по клочку сена, а сами прилегли в сторонке на пожухлой траве. Из ближней избы пришла за водой старуха. Она была с изогнутой поясницей, темна лицом, крючконоса и напоминала чем-то покойную бабку Кулину. — Где у вас народ, бабушка? — спросил Сенька,— Как вымерли все, ни души не видать. Старуха подсеменила к нему: — Каво говорил? — Народ, говорю, у вас куда подевался? — крикнул Сенька. — Народ-та? — старуха' пожевала губами, махнула рукою куда- то в поле.—Там народ. На току пашеницу молотит... В резиновых галошах на босу ногу Она прошлепала к колодезному срубу. Столкнула с прирубка деревянную бадью, и та с грохотом, рас­ кручивая ворот, полетела вниз, и там глухо бухнулась в воду. Бабка всем телом налегая на ручку ворота, стала медленно накручивать ве­ ревку, согнутая спина ее тряслась. — Хлопцы, чему учат в школе, суконки вы этакие? — обращаясь к нам с Васильком, спросил Сенька. Я поднялся, пошел помогать старухе. — В Венгрии мы стояли, у-у! У их там попробуй какой ребятишка не помочь старику или старухе...— базарил Сенька. Я донес ведерко до бабкиной избы, поставил на крыльцо. Она силь­ но запыхалась, пока шла следом, но торопливо взобралась на крылечко, открыла дверь в сенцы и поманила меня. — Садись тута,— показала она на стул, когда мы вошли в избу, а сама убралась в кут, за синюю занавеску, стала бренчать там какою- то посудою. «Покормить хотит меня, что ли?» — догадывался я, заранее ощу­ щая голод. В дорогу нам выдали сухие пайки, без горючего приварка на них далеко не уедешь, и мы с Васильком собирали на мешках про­ сыпанную пшеницу. Зерно хрустело на зубах, потом превращалось в жвачку, становилось тягучим и упругим, как резина, и глотать, его было трудно и противно. — Вы шибко-то, женишки мои, не увлекайтесь,—остерегла нас Клавка Пузырева.— Запор случится в дороге — чо тада делать? Хоть матушку-репку пой... И вот незнакомая старуха, похожая на бывшую нашу соседку баб­ ку Кулину, у которой война отняла всех четырех сыновей, шебуршала в куте за занавеской, и оттуда уже попахивало чем-то щекотно-вкус­ ным до спазмы в глотке. Я маялся в ожидании, оглядывал избу, и все здесь казалось мне странным, непривычным для глаза. Не было огром­ ной на полкомнаты русской печки, которая для любого сибиряка явля­ ется не только источником тепла, но и кормилицей, и поилицей, и от всех хворей и напастей вызволительницей, и главным местом детских игр, всех радостей и слез. А здесь — как в амбаре! Вместо печи стоит круглая, обитая жестью, печурка, похожая на высокую бочку. Не видно в этой избе и полатей под потолком, и лавок около стен. И чистота здесь какая-то непривычная. Уж на что моя бабушка Федора чистоплотна да строга, а тут... аккуратность во всякой мелочи. На ок­ нах — линялые, штопаные-перештопанные, а занавесочки висят. Какие- то кувшинчики, горшочки на полке — все круглыми фанерками накрыты. На цветных картинках, что на стене,—мужики завитые и в белых каль­ сонах до колен нарисованы. А бабы и того чуднее: платья на них длин­ ные, ног не видать, а плечи, наоборот, голые. Даже запах в этой избе не такой...' 89