Сибирские огни, 1982, № 12
церкви. Который пристрелил из нагана старого коня Громобоя. Который на последнем бригадном Собрании пьяный кинулся, было, с кортиком на него, на Федора Михайловича. За которым приезжали два милицио нера и увозили в райцентр. От которого больше месяца не было ни слу ху, ни духу, и вот на днях он заявился... Вернулся Сенька без шика и блеска: без медалей, кортика и нага на, без офицерского кителя и матросской тельняшки. На нем был куцый пиджачишка, защитные галифе и разбитые солдатские ботинки. Да еще фуражка с огромным козырьком. Во всем этом наряде он напоми нал голенастого, общипанного в драках петушишку. Лишь ястребиные глаза, круглые, немигающие, смотрели из-под нависшего козырька уг^ рюмо и затравленно. Покойный мой дедушка, Семен Макарович, рассказывал про Сень- киного отца, тоже давно умершего. Был Сидор Палкин полуцыганских кровей, из породы потомственных конокрадов. После революции, когда это &ело сильно поприжали. Сидор все равно не оставлял своего ри скованного ремесла. И не просто воровал, а на удивление людям с ши ком, с выдумкой. К примеру, в соседней деревне Лукошино он умыкнул однажды огромного кабана. Один! С таким десятйпудовым хряком пол дюжине мужиков дай бог справиться, а Сидор Палкин приволок его до- мог( один, да так ловко и скрытно, что комар носа не подточил. Это уж после сам разболтал мужикам по пьянке. «Да как же ты его осилил- то»,— восхитились те. «А пошто мне его осиливать? — невозмутимо отвечал Сидор.—Он сам за мной пошел, когда я его на уду поймал».— «На удочку?» — «Но! Как чебака, аль гальяна». Способ был прост, как все гениальн'ое. Выковал Сидор в кузнице большой крюк наподобие рыболовного, вместо лески привязал к нему веревку, а вместо червя насадил кусок вареного мяса. Ну, и залез од нажды ночью в чужой хлев, и закинул на кабана свою удочку. Тот мясо проглотил, а крюк застрял в горле. «Рыбак» и повел его спокойнень ко к своему подворью. «Дак, он бы визг поднял на всю деревню!» — усо мнились мужики. «Каво? Не-е! Больно же ему, ежели за веревку дер- неш!ь,— объяснил Сидор.—Хочешь, до самой Москвы веди: не пикнет, тока постанывает». «И скока били его, ни единого ребра цельного не осталось, а дожил до старости,— рассказывал дедушка Семен.—Уж когда красть силенок не стало, дак таким манером душеньку свою тешил: забросит в траву собственную шапку, и крадется к ней, как кот к воробью... А помер все одно не своей смертью. Попался у Бочарниковых на сметане... За сме таной в погреб полез. Ну, братья Бочарниковы и посадили его пару раз. Самосуд раньше был такой: поднимут и опустят задом на землю. И вроде цел человек,— ни ран никаких, ни синяков,— попробуй при копаться? А нутро отбито. Почахнет малость, да и отдаст богу душу...»- . Вот каких кровей был Сенька Палкин. Федор Михайлович из рас сказов многое знал о его проделках, и все-таки решился на этот риско ванный шаг. Вызванный в контору, Сенька явился не сразу. Нам с Ванькой-Шало- путом Нюшка тоже велела зайти к бригадиру, мы примчались сразу и теперь сидели на скамейке, шмыгая носами, а Федор Михайлович за столом перебирал какие-то бумаги, что-то писал, подсчитывал, и на его буром, изуродованном лице хмурой тенью лежала озабоченность. — Да-а,— говорил он сам себе,— вот такие пирожки... Вот такие апельсинчики!.. — Дядь Федь, а чо это такое — ап-пель-синь-чики? — с трудом выговорил незнакомое слово Шалопут. Бригадир взглянул на нас, откинулся на спинку стула: — Это, ребятки, в Африке растут. Ну, желтые такие, нет, оранже вые. Все понял? — захохотал Федор Михайлович. — А-а, понятно,—разинул рот Ванька. Наконец, пришел Сенька Палкин. Он постучал в дверь, вежливо 85
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2