Сибирские огни, 1982, № 12

четыре сына, и, получив «похоронку» на последнего, Степушку, ба*ка совсем уж, было, померла от горя, да спохватилась вдруг: а кто же ма­ лолетних Степушкиных сирот будет кормить?! И ожила, и вот — стра- довать даже вышла, Горько мне стало, заныло, заболело слева в груди,— сколько уж пытался, но никак не мог одолеть в себе эту проклятую жалость. И в книжках читал, и слышал такое: мол, через трудности прошел — значит, зайалился, возмужал. Но что такое возмужал? Стал жестче сердцем? Хладнокровнее, безжалостнее? Нет, у меня никак не получалось с этим возмужанием. Сердце — не кусок железа, который можно закалить в огне, сделать тверже и неподатливее. Страдания только размягчали его, мое сердце, и оно становилось до судорожной боли чутким не столько к своему, сколько к чужому горю... Я остановил быков, подошел к старухе. Она лишь чуть могла ра­ зогнуть закостеневшую поясницу, снизу вверх поглядела мне в лицо. Нет, куда-то сквозь меня, в пустоту. Круглые глаза в красных веках, крючковатый нос, торчащий подбородок, седые волосы из-под черного платка. Такой рисуют обычно ведьму... Я опасливо взял старуху под руку: — Вам нельзя, бабушка... Пойдемте, я отвезу вас домой. Она уперлась, тихонько потянула руку, невнятно прошелестела, как из-под земли: — Надо робить... Трудодни... Пропадут с голоду Степушкины си­ роты... Она умерла через два дня. Спустилась зачем-то в подпол, а назад уже не вылезла... і 4 Из солнечных лучей соткано утро! Блестит над степью золотистая паутина, лучится в глазах каждая росинка, даже стебель с колоском кажется маленьким лучиком. И пахнут эти лучики свежевыпеченным караваем. Мы, Сашка Гайдабура и я, косим сегодня пшеницу на конной жат­ ке. Конная жатка, а по-нашему —лобогрейка, обыкновенная косилка, запряженная тройкой лощадей, но только с полком и с крыльями-мото­ вилами. Управляться на ней надо вдвоем: впереди сидит погоныш, пра­ вит лошадями —тут можно и подростку,— а на полке должен быть мужик, да покрепче,—метальщик. Метальщир, когда набирается кучка, из которой выйдет сноп, скидывает вилами колосья на землю. А уж сле­ дом идут бабы-вязальщицы и заранее свитыми из грубой травы бужу- ра, либо осоки, перевяслами вяжут снопы. Все просто и ясно. Но попробуй-ка, как метальщик, помахай вила­ ми день-деньской, да если еще хлебушко густой да высокий! Недаром эта техника лобогрейкой наречена: час поработаешь, и не только лоб, но и рубашка взмокнет так, что хоть выжимай. А Сашке труднее вдвойне,— без ног нет телу опоры, надо веревкой привязывать себя к беседке. Мне-то что — сиди, помахивай кнутиком, даже полюбоваться сол­ нечным утром возможность есть, а Сашка вертится на железной дыр­ чатой беседке, как сорока на колу, машет вилами слева направо, слева направо, будто литовкой косит, только взмахи наоборот,— и уж почер­ нел лицом, глаза от натуги покраснели. Не сдается, однако, молчит. Я оглядываюсь на него, сам останавливаю лошадей; — Давай подменю, дядь Саш? — Не-е,— задыхаясь, хрипит он.— Погоняй! И снова неумолимо стрекочет лобогрейка, поддевает крыльями тя­ желые колосья и бросает их на полок. Лошади фыркают, устало мота­ ют головами. Я украдкой оглядываюсь на Сашку. Он шурует вилами, стиснув 70