Сибирские огни, 1982, № 12

начнет с легким вдохом подниматься, пучиться, обретая прежнюю форму. Бабушка отломит руками (ножом такую буханку только изомнешь),— отвалит огромную горбушку с хрустящей яркой корочкой, с прожилками от капустного листа с исподу и торжественно протянет на ладонях: — Хлебушко подовый — что пряничек медовый!.. Вопьешься зубами в это душистое тепло, от которого хмельно за­ кружится голова, и глотаешь куски, почти не жуя, безо всякой припра­ вы, а бабушка выжидательно, даже чуточку тревожно заглядывает тебе в глаза, ждет оценки. Как же, для нее это праздник — сколько хлопот и беспокойства надо, чтобы выпечь такой вот каравай! Ночью раза че­ тыре соскакивала, лезла на печь, обдавала опару, подбивала квашню, снова ложилась, спала и прислушивалась, как живет, утробно вздыхает на печи тронувшееся тесто,— не прокараулить бы, чтоб не взбунтова­ лось оно, не полезло из квашонки._ ...А ты знай уминаешь пахучую горбушку, позабыв обо всем на све­ те, и только когда поймаешь тревожно ждущий взгляд бабушки, опом­ нишься, с набитым до отказа ртом, не в состоянии что-то сказать, пока­ жешь ей большой палец: во, мол, хлебушко, будьспок! Будь спокойна, то есть... Долог и суров был путь до такого каравая из новины в ту первую послевоенную осень! Да и .никакого каравая, сказать по правде, тогда не получилось.„ 2 На грани лета и осени — самые светлые дни. Два цвета в эту пору господствуют в природе: желтый и голубой. Небо омыто прохладой до хрустального сияния. Земля переполнена желтеющими березами, выз­ ревшими хлебами, обожженной холодными зорями травою,— и все это, сливаясь, образует ровное золотое свечение, которое не может погасить даже ночная мгла. Но среди этой ясной благодати выдастся вдруг странный день. Ве­ чером, ближе к закату, в безоблачном небе вдруг потускнеет солнце, серый мрак падет на землю, и в померкнувшей дали зашевелятся кос­ матые призрачные тени. И станет тревожно как-то на душе, и все сти­ хнет, замрет вокруг, только лошади начнут боязливо всхрапывать и прядать ушами, как при затмении солнца... Морок — так называют в народе подобное состояние природы. И, говорят, обязательно в это вре­ мя что-то должно случиться, какая-нибудь беда. Много у нас бытует поверий, связанных с таинственными переме­ нами в природе. Скажу только, что в тот вечер меня действительно по­ стигло немалое горе. Я возвращался из деревни на бригадную заимку: перед началом уборки хлебов нам, подросткам, разрешили побывать дома, помыться в бане. До заимки верст пять, все степью, только пестрые березовые да осиновые колки — издали кажется — плывут на синих волнах струис­ того воздуха. Хорошо мне было, одиноко. И в степи об эту пору хорошо: нежарко, гнус исчез, вольготно взору на все четыре стороны. Теплая дорожная пыль приятно ласкает босые ноги, а ноздри щекочет неистребимый по­ лынный запах — вечный запах степи. Солнце устало клонилось к закату. И чем ниже оно зависало над горизонтом, тем больше наливалось густым багрянцем, смуглело. Голу­ бое предосеннее небо будто осыпало пеплом, травы потускнели, отли­ вали сталью. Слева от дороги, в осиновом колке, всполошились птицы, оттуда, бестолково вихляясь, как поднятая ветром тряпка, вылетела ворона, хрипло заорала на всю степь замогильным голосом, от которо­ го становится не по себе. Я прибавил шагу, потом припустил рысью, а в степи стало так мрачно и так тихо, словно я здесь был единственным живым сущест­ ве