Сибирские огни, 1982, № 12

и как-то сразу обмяк, и все увидели, какой он тоже потный и усталый. Он, шатаясь, пошел к выходу, как лунатик, цепляясь за воздух руками. Сашка попросил, обращаясь к парням, чтобы ему принесли водки. Но пока парни чухались, водку где-то раздобыла Тамарка. Тетка Мотря, уже порядком пьяненькая, коршунихой налетела на сноху: , — Шо ж ты его спаиваешь, бисова душа?! Вин же тико вылазить начав с пьяного болота, а ты его опять толкаешь туда?.. Тут уже в клубе началась неразбериха, .каждый старался, кто во что горазд. Кто-то жаловался кому-то, обнимаясь и плача, кто-то пел, кто-то плясал... Тетка Мотря неотступно ходила за бригадиром по пятам и просила еще водки. — Да где же я возьму-то, ешь тебя комары! — отбиваясь, орал Жив­ чик.—Пропили велосипед! Все! Тю-тю! — А це шо?! —хваталась Мотря за белую бригадирову рубаху. — А-а! Хочешь и рубаху мою пропить? Понравилось? Может, и штаны снять?! —хохотал Федор Михайлович. Потом была драка между парнями. Полетели столы, загремела по­ суда... Потом я видел, как тетка Мотря, совсем пьяная, растрепанная, на коленях ползала меж опрокинутыми столами, собирала всякие объедки и совала себе за пазуху. — Це ж хоть раз деток досыта накормлю,—приговаривала она и, плача, вскрикивала, когда кто-нибудь наступал ей на руку... — Помоги мне увести ее до дому,— сказал Ванька-Шалопут. Мы повели тетку из клуба. Она упиралась и ругалась. Я глянул вверх', где под куполом совсем недавно парил ангелочком красивый и ' высокий теткин голосок. Ангел был на месте,—упитанный, розовенький, как только что выкупанный поросенок... Ванька остался дома, а я снова вернулся в клуб. Там уже утихла буйница, многие разошлись по домам. Осталось только с десяток жен­ щин — вдовы, которым, должно быть, так не хотелось заканчивать слу­ чившийся за много горьких лет праздник и так не хотелось возвра­ щаться в ставшие постылыми родные избы, где их ждали только голодные дети да немощные старики. В клубе уже был наведен порядок, бабы сидели за пустыми стола­ ми, о чем-то тихо разговаривали. Солнце садилось. Сквозь узкие мутные окна с трудом пробивались последние отблески-лучи, и в клубе держался красный, какой-то тре­ вожный полумрак. И непривычно тихо было здесь, как перед грозой. На противоположной от окон стене потухающим лучом высветился из- под осыпавшейся извести Никола-чудотворец, будто налился густой темной кровью. Евдокия Рябова, мамина подружка, тихойько начала песню. Странную, такой я никогда не слышал. Тетя Дуня совсем недавно, уже после окончания войны, получила «похоронку» на своего мужа, Васи­ лия. О том, как они любили друг друга, взрослые говорили с завистью. Рассказывали, что до войны, когда случалось Василию вместе со всеми косить на дальних Шайдошинских покосах, тетя Дуня, работавшая дояр­ кой, бегала на Шайдош после вечерней дойки, а к утренней успевала вер­ нуться назад. Двадцать километров туда, столько же.— обратно. Труд­ но поверить... Но то, что, получив «похоронку», тетя Дуня решила на­ ложить на себя руки,— это сущая правда. Ее вытащили из петли полу­ мертвую, и целую неделю отваживали. Об этом в деревне знали все. И вот тетя Дуня тихонько затянула странную песню: Ой, ты, сокол сизокрылый мой, Да иде ж ты сложил крылышки, Во какой да во чужой земле Мне найтить ба твои косточки?.. Она подошла к стене, на которой кровянел еще в отблесках, зари чуть видный Никола-чудотворец,—и упала на колени, и запричитала уже громко, во весь голос: 64