Сибирские огни, 1982, № 12

радость? Пьет второй месяц без просыпу, на Верку, дочку, с кулаками кидается. «Завоевал,— орет,—себе отдых! Чо хочу —то и ворочу!» — ...А ехать край как надо,—не слушая, тянет свое бабушка Ав­ дотья.— Ведь счас баб-то везде пруд пруди. Подхватит каку — вот и мо­ тай тада сопли на кулак, родна женушка... — Мы к ему с Веркой и так, и этак,—басовито гудит Бочарни»Яг- ха,— в тылу-то, мол, тожеть не сладко жилось, да какое там! И слухать ничо не хочет... Сидят две горюньи-старухи, две матери, жалуются друг другу на судьбу горемычную,— не о себе пекутся, нет. Им-то уж больше ничего не надо, одной ногой в могиле стоят. О чадах своих у них безысходная боль, вот и говорят, говорят обе разом, да и не важно, чтобы кто-то их слушал, все равно ведь никто, знают они, не поможет им. Видно, одно­ единственное и осталось в жизни утешение — выговориться. Вот и кончилась война... Я захожу в клуб. Здесь все так же бестолково толкутся на кругу бабы и девки —пляшут. Сашка Гайдабура наяривает на баяне, пот льет с него градом, Тамарка, жена, вытирает ему лоб большим красным плат­ ком. Вывернулся откуда-то Сенька Палкин, наклонился над баянистом, зашептал ему что-то на ухо. Сашка согласно кивнул, оборвал игру. Пля­ суньи неловко затоптались, укоризненно оглядываясь на Сашку. — Ритмический вальс! — объявил он хриплым голосом.—Исполня­ ет Семен Сидорович Палкин! Все расступились, разинув рты от столь непривычной торжествен­ ности. Сашка рванул на басах, а Сенька пригладил ладонями свои чер­ ные с курчавинкой волосы, обмахнул суконкой хромовые, начищенные до зеркального блеска сапоги... и вдруг по-кошачьи легко прыгнул на круг, ударил ладонями о подметки сапог, захлопал в ладоши, касаясь груди, и медали тонким звоном отозвались в такт музыке, а ноги неуло­ вимо замелькали, отбивая чечетку. Все замерли, пораженные: никто у нас никогда не видел такой не­ обыкновенной, красивой пляски. Пьяненькая тетка Мокрына Коптева, разгребая ручищами зевак, протиснулась в круг, уперла кулаки в боки. — Эк его дергает нечистая сила,—загудела она,—прямо, как ба­ рашка недорезана... А иде медалей-то стока успел нахватать? На войне- то был без году неделю, да и то не воевал, а пляски, видать, разучивал... На Мокрыну зашикали, кто-то из баб треснул ей по спине кулаком, ее погнали с круга. А Сенька, лишь на секунду смутившись, сыпанул каблуками такую частую и стройную дробь, что баянист сразу понял его, приглушил баян, и музыка, не нарушаясь в ритме, забилась на полу, под блескучими Сенькиными сапогами. Как он плясал! То скрещивал на груди руки и, не' шелохнувшись, корпусом,— хоть стакан воды на голову ставь,— работал одними ногами, то вдруг стремительно пускался по кругу, раскинув в полете руки, и рас­ каленными углями горели его желтоватые ястребиные глаза. И чистым звоном голосили медали, как ямщицкие бубенцы в глухо заснеженной ночи. Баянист взмок, мотал головой, стараясь подозвать жену Тамарку, чтобы она отерла с лица пот, а Тамарка ничего не видела и не слышала вокруг, глядя на плясуна, она вся пылала,— смуглым румянцем горели ее щеки, влажно блестели черные глаза —она стала красивой, как прежде... Сенька Палкин старался на пределе сил. Как я понял позже, такой уж это был человек. Когда на него глядели, восхищались им, он мог тво­ рить чудеса. Не моргнув глазом, мог пойти на смерть, как это было, ког­ да снимал он крест с церковного купола. Он мог сделать невозможное, только чтоб у людей на глазах, чтоб на виду у всего мира. Сашка Гайдабура косился на жену, все больше бледнея, наконец оборвал музыку. Сенька остановился, поглядел удивленно на баяниста, 63