Сибирские огни, 1982, № 12

пору. Я уж не говорю об уличном пении девушек и парней под гармошку летними вечерами. Без песни взрослые не мыслили свою жизнь. Были свои знаменитости, навроде тетки Мотри Гайдабуры,— ода­ ренные прекрасным слухом и голосом. Таких людей у нас уважали, бы­ вало, специально приглашали в торжественных случаях к себе за празд­ ничный стол,— «для запеву». «Где поют, там меньше пьют»,—говорила моя бабушка Федора. Я много раз слышал тетку Мотрю и до этого, но мне кажется, что никогда она не пела так вдохновенно, как сейчас. Да и не только она. Может, за войну отвык от песен, потому и кажутся они теперь такими не­ обыкновенно красивыми,—до жарких мурашек на спине, до слез... Потом были пляски. Тамарка Иванова принесла баян дяди Якова Гайдабуры. Сам-то он, дядя Яков, до сих пор не вернулся из армии, и теперь играл за него безногий сын Сашка. Они с Тамаркой поженились и жили у тетки Анны, Тамаркиной матери. Баян сохранился чудом. Можно диву даваться, как не загнала его тетка Мотря, когда ее ребятиш­ ки пухлц с голоду. «Як же я продам его,— говорила она покупателям с наивной убежденностью малого ребенка,— ведь Яша не велел продавать. Нарушу обещание, а его, моего Яшу, возьмут та и убьют злые вороги. Ни-и, не обманете...» Сашка Гайдабура играл хуже отца, но, как говорится, на без­ рыбье — и рак рыба. Он поудобнее приспособил баян на своих культях, отвалился на спинку стула. Освободили небольшой круг. Сашка сыграл «Камаринскую», «Гопак», потом «Подгорную», а круг оставался пус­ тым. Отвыкли бабоньки за войну плясать, хоть и под хмельком сейчас были, но стояли, понурив головы, стыдясь и друг друга, и самих, себя. Почтальонка Нюшка Ковалева крутилась возле них, умоляя чуть ли не со слезами на глазах: — Девки-бабоньки, ну чо же вы?! Музыка зря пропадает! Похоже, ей жалко было напрасно играющего Сашку Гайдабуру, ко­ торого любила она безответно еще с довоенного времени и по наивности никак не умела скрывать свои чувства. — Ну, чо же вы, язви вас в душу-то! — тянула она за рукав то од­ ну, то другую женщину, потом выскочила на круг сама: Скоро, скоро троица, Земля травой покроется, Скоро миленький приедет, Сердце успокоится! Мамина подружка Евдокия Рябова, которая лучшей плясуньей на селе была, не выдержала, тоже выскочила на круг, ударила в пол каб­ луками с каким-то горьким отчаянием.: Сидит милый на крыльце, Да с улыбкой на лііце. А у милого лицо Заслоняет все крыльцо! Другие бабы затоптались по кругу, заохали, замахали платочками. Пока я сидел, разинув рот, переполненный радостным гулом непри­ вычного веселья, мой закадычный дружок Ванька-Щалопут действовал. Он вынырнул откуда-то из-под стола, поманил меня на улицу. За клу­ бом остановился, показал из-за пазухи горлышко распечатанной бу­ тылки: — Бачишь? Счас мы с тобой врежем по стопарику,— он достал из кармана граненый стаканчик,— а чо? Чем мьі хуже других? Как рабо­ тать—дак наравне со взрослыми...— Он набулькал в стаканчик, протя­ нул мне:— Пей! Я ошалел от неожиданности. В семье у нас считалось: пить водку ребятишкам —самый большой грех. Хуже даже, чем курить. — Ты чо, с ума спятил?! — отшатнулся я от Шалопута.—Отнеси, где взял, а то сейчас Живчика позову! — Хе-хе!— оскалился Ванька.—Мужик называется! Ишо не пил, 61