Сибирские огни, 1982, № 12

ловила, унесет сети — хоть живьем всей семьей в могилу ложись...» Бабушка светилась вся, даже румянец проступил на щеках сквозь темную, похожую на измятый пергамент кожу. — Вот она, деревенька моя родимая, стосковалась я ^ о тебе, изго- рюнилась... Ишь, избенки-то — будто к воде искупаться пустились на­ перегонки... Я вертел головой, оглядывался по сторонам и не мог понять, чему так радуется бабушка Федора? Здесь совсем живым духом не пахнет. Чему же тут радоваться? — Шибко уж бедно живут,—сказал я бабушке.—Никакой животи­ ны не видно, травы — и той нет, один песок... — Знамо дело, что бедно,—бодро отозвалась она.—Откуда ему, богатству-то здесь быть? Хлебушко не сеют, скотину не водят — вишь, землица какая неудобная, солонцы сплошь. Озером и живут, рыбкой одной и кормятся... Ране-то, до войны, на рыбку и хлебушко, и мясо меняли, а теперяка где чо промыслишь? Так и живут... Мы подъехали к саманной избенке на другом краю села. Стояла она на отшибе, ничем не огороженная,— как говорится, ни кола ни дво­ ра,—и в землю вросла по самые окна, будто осела под тяжестью долгих лет. Камышовая крыша почернела, запыленные оконца казались бель- мастыми. Своего столетнего прадеда представлял я чуть ли не Савелием, бо­ гатырем святорусским из поэмы Некрасова «Кбму на Руси жить хоро­ шо». А тут выбежал из своей хибарки шустрый старичок, маленький, весь усохший, в холстинных штанах и рубахе, которые пузырились на нем, болтались, как на колу. — Никак, Федора?! — вскрикнул он и даже подпрыгнул от удивле­ ния.—Ну-у, дочка, ты дак прямо, как барыня,—на своей коняге. Можа единаличну жисть у вас в колхозе объявили? А это што с тобой за добрый молодец? — старичок подошел ко мне, костяной холодною рукой погладил волосы, поцеловал в лоб.—Неужто Павла-покойничка сынок этакой вы­ махал? — Он и есть,—сказала бабушка.—Сережкой зовут. — Сережкой? Кулига тебе греха! — восхитился дедушка Арсен­ тий.—Дак не вчера ли я на руках его тетешкал, он ишо за пазуху мне умудрился напрудить? — Бежит, тятя, времечко,—вздохнула бабушка, подошла к отцу, обняла, троекратно поцеловала в лысую голову.—Ты дак и не старишь­ ся вроде,— все бегом да вприпрыжку... — А што мне годы! — задорным петушком приосанился дедушка.— Годы — не уроды! Мне вот с рождения как накрутили пружину, так по сю пору и прыгаю без роздыха... Из избенки выкатилась крепенькая старушка, эта совсем уж ма­ ленькая была, ниже деда Арсентия. — Ахти, господи, гостеньки к нам дорогие! — запела она.—Ждала бы, дак утрось печку жатопила бы. —- Это — Жужилка,— указывая на свою старуху, сказал мне де­ душка Арсентий.—Увесь день ходит: жу-жу-жу-жу... Потому как жубов нету. — А у тебя дак, гляди-кось, полон рот,— рассердилась та.—Тожеть, когда жамержнешь, дак жуб на жуб не попадешь. — Жу-жу-жу,—по-ребячьи передразнил дедушка, в нетерпении то­ поча босыми ногами.—Приглашай в избу-то... — Ахти, горюшко! Жнала бы, дак... и угоштить нечем... — Чо есть в печи — все на стол мечи! — Дак не топила печку-то... В избе было сумрачно и прохладно. Крохотная комнатка напоми­ нала глиняную пещеру. Голые глинистые стены, глинобитный пол... и вся утварь, вся посуда из обожженной глины: горшки, кувшины, круж­ ки, чашки. Только ложки деревянные, самодельные — черные и щерба­ тые. 50