Сибирские огни, 1982, № 12

лошадь. Такая невиданная забота потрясла бабушку до глубины души. — Чего же ты, Марья, не догадлива така? — засуетилась она.— Пригласила бы Живчика-то, а я по суседям ба побегала, можа, где самогонкой разжилась. — Сказывают, он на дух ее не примает. — Да это как же так? — всплеснула руками бабушка.—Можа, пор­ ченый какой, от ранения? Тада Павлову бритву бы ему отнесла. Я, прав­ да, картошку ей чищу, дак ежели подточить. — Успокойтесь, мамаша, собирайтесь, в ночь поедете, чтобы время не терять. — В ночь-то... не шибко-то,—замялась бабушка.— Вот ежели с Сережкой?.. Я почувствовал, как потеплело в груди от радости. Прадеда своего я никогда не видел, но давно был наслышан о нем всяких диковин. Во- первых, было ему в ту пору уже сто два года. Во-вторых, женат он был много раз и теперешняя его «старуха» гораздо моложе дочери, то есть бабушки Федоры. А в-третьих, сказывали, будто видел дед Арсентий самого даря. 3 Выехали в ночь. За околицей пегая лошадка, видно, каким-то своим чутьем поняв, что дорога предстоит длинная, все пыталась повернуть назад, в деревню, и мне пришлось ее обуздать — засунуть в крепко сжа­ тые зубы железный мундштук уздечки. Но и тут она не смирилась, то и дело косила назад, на нас с бабушкой, фиолетовым глазом, будто спрашивая: куда, мол, едем на ночь глядя, не лучше ли вернуться? Но когда отъехали с версту от деревни, Пеганка, должно быть, смирилась со своей участью, затрусила ровной рысью, черпая разбитыми копыта­ ми мягкую пыль проселочной дороги. Было еще светло, высокие облака сплошным серым пологом за­ ткали все небо, и только на западе густела сумрачная синева тяжелой тучи, и в разрывах ее проглядывали розовые и зеленые полосы сгорев­ шей зари. Телега ходко катила по мягкому проселку, который вилючей лен­ тою взбежал на гриву, потом потек вниз и нырнул в высокую пшеницу. Хлебное поле поднималось вровень с головой, по бокам зашуршали колосья, от них зарябило в глазах, из золотистого сумрака пшеницы повеяло на нас пресным запахом пашни,- нагретой за день соломы, со­ лоделым духом доспевающего зерна. Дорога была так узка, что стебли и склоненные колосья кое-где были примяты в колеи вместе с придо­ рожными васильками. Лошадь дергала головой, пытаясь на ходу ухва­ тить лакомой пшенички, колосья хлестали ее по глазам, она громко и сердито фыркала. — Вот уж пшеничка нынче уродила — прям разбрасывай руки и плыви по ней, не утонешь,— сказала бабушка Федора.—Да тока кому убирать ее? Вернутся ли с армии к страде еще какие мужики?.. Добро бы — вернулись. Я вытянул в сторону руку — тугие колосья защелкали по ней, за- шургали, кланяясь и разгибаясь. И вспомнилась та недавняя весна, и сев вручную из лукошек, и дедушка Семен вспомнился,— как шел он по пашне с большим лукошком на груди, удалялся от меня шаг за ша­ гом, будто в струях золотого дождя, оставляя за собою широкий ровный посев, а когда ушел совсем далеко, то стал похожим на черную птицу, которая машет и машет большими желтыми крыльями, но не может ни­ как взлететш-И как споткнулся он и упал вниз лицом, а лукошко сле­ тело с шеи и покатилось по борозде, и за ним потянулась желтая до­ рожка зерна... Эх, дедушка, дедушка, не довелось увидеть тебе, какая пшеничка выросла на твоем поле! И до Победы ты чуток не дотянул,— три каких-то денька, а ведь это, наверное, была самая большая твоя 46