Сибирские огни, 1982, № 12
искали себе какое-нибудь заделье, бесцельно ковыряли назем вилами, а то и вовсе гуртовались в сторонке, курили. Подал пример Живчик. Он шустро скинул сапоги, закатал выше ко лен брюки, взял два станка, да еще парных, с перегородками: так что за один заход вываливал сразу четыре кизяка. — О-го! — восклицали бабы.—Да на тебе, гля-ко, пахать еще мож но, Федор Михалыч! — Женить его надо,—поддержали шутку мужики, тоже разуваясь и несмело берясь за станки.—Женится, тада сразу отпрыгает... Вон у нас Дунька Рябова — така красива баба, прямо кровь с молоком! Вот на ней бы и женить. — Выйти замуж —не напасть, кабы замужем не пропасть,— неве село отозвалась тетя Дуня, мамина подружка, недавно получившая по хоронку на мужа, сложившего голову где-то в неведомой стране Чехо словакии... Там, около общего круга, неловко замолчали, будто черная тень скользнула над головами. — И в каких тока чужедальних землях не лежат наши русские ко сточки,—горестно вздохнул кто-то... Минутка прошла, другая, и снова закипела работа, повеселели го лоса. — Ты ба рубашку-то снял,— это Живчику,— кто же робит с назь- мом в белой-то рубашке? — Можа, у него и нет другой, одна-единственная. Все смеются Только мы работаем молча Но не я один прислушива юсь к разговорам у артельного круга, мама тоже нет-нет да глянет из- под руки в ту сторону. И на лице у нее какая-то горькая зависть, она поспешно и стыдливо снова нагибается над своим станком. Мимо нас пробежал с пустой лагушкой из-под воды Ванька-Шало- пут. — Кулачишники-единолишники! — крикнул он. Я запустил в него комок назьма, который смачно шмякнулся о го лую Ванькину спину, оставив большущую коричневую кляксу. Ванька взбрыкнул, заржал по-жеребячьи и помчался вскачь, нашлепывая ла донью себя по ягодицам. — Эк его! —сердито сказала бабушка Федора.—То и гляди из соб ственной шкуры выскочит. Мы с мамой промолчали. Будто чувствовали, что все испытания за это наше «единолишничество» ждут еще впереди. 4 Беда нагрянула после обеда, в самый разгар работы. Мы уже выта скали больше половины своего замеса и не заметили, как подъехал на своих легких рессорных дрожках на резиновом ходу председатель колхо за Никон Автономович Глиевой, а с ним незнакомый дядька, одетый, не смотря на жару, в «кожан» из черного дерматина. Дядька был длинный и худой, со впалыми, будто присосанными, щеками и с черными, ярост ными глазами, «кожан» на нем жестянно топорщился и громко скрипел при каждом движении. Дрожки остановились у артельного круга, председатель грузно вы валился из них на землю, молча походил, разминая короткие ноги, по том, опять же молча, разнуздал коня, стал отпускать чересседельник. Дядька наблюдал за ним своими злыми, горящими глазами. Колхозники сгрудились поодаль, тоже молча ждали, что будет дальше. — Сколько можно канителиться возле лошади! — не выдержав на конец крикнул на председателя дядька. Он спрыгнул с дрожек, подошел к Живчику. Заговорил раздельно, отрубая ладонью каждую фразу.— Кто давал право снимать людей с сенокоса? Кто разрешал устраивать празд ники? Кто позволил... 42
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2