Сибирские огни, 1982, № 12

уйду, но имени скажу: «Живи-ка на земле родной!» Позволю имени— меня лишь до могилы проводить. И пусть вернется к вам, друзья, чтоб между вами жить. > Пускай, как я на вас глядел, оно теперь глядит. Пускай, как я средь вас сидел, оно теперь сидит. Пусть спорит голосом моим с неправотой, друзья. Пусть помогает вам в трудах, как это делал я. Когда ж вам будет тяжело и одиноко — пусть оно поможет одолеть беду, безверье, грусть. р А если радость иль успех, иль званый пир в дому — пусть радуется счастью всех, как радовалось моему. Так будет имя жить средь вас, рождаясь вновь и вновь, чтоб не избылись никогда ни дружба, ни любовь. И если вы, друзья, в свой срок, исполнив долг земной, покинете живую жизнь, чтоб встретиться со мной, то имя скромное мое оплачет вас тогда — и на надгробии моем застынет. Навсегда. * * * ...Когда я перевел стихи поэта, то сам он вдруг предстал передо мной. Немногословный. Сухонький. В очках. Улыбчив без натуги. Прост без позы. Умен умом народа. Показалось, « что мы сидим не в суетной столице, а под живой сосной на Сергеляхе ', где посреди беседы сокровенной услышишь, как комар звенит над ухом, заметишь, как встают из тьмы времен якутские старинные преданья, и кони справедливых боотуров колытят землю около еэргэ2. Когда я перечел стихи поэта с е йч а с , когда его меж нами нет, то снова пережил заботу друга о родине, о жизни, о друзьях. И древних истин вечно новый смысл опять, опять над смертью торжествует тем, что живым светло напоминает о человеке, чей нелегкий век весь посвящен был своему народу, ' Дачная местность под Якутском. * Сголб-коновязь. 3’ 35