Сибирские огни, 1982, № 12

ЛУКАНИН. О чем угодно,— пожалуйста! ЁЛКА. А вот мама моя... Она красивая была? Раньше. ЛУКАНИН. Она еще и сейчас у тебя молодцом. А тогда!.. Очень бы­ ла красивая, Ёлка!.. Очень. ЕЛКА. Бегали, наверно, за ней-ей! ЛУКАНИН. Что-что?.. То есть, ну да, конечно, бегали! Но главное даже не в этом. Понимаешь, в чем-то другом... Вот теперь мы уже ста­ реем, хоть и стараемся держаться. И портимся, понимаешь, помаленьку. Кто стал совсем зануда, кто моралист невыносимый, кто жадина, а ‘ тот—такой, глядишь, ловкач или такой лизоблюд... А тогда! От одних этих слов готовы были вспыхнуть... молоды были и потому добры и от­ крыты... и всегда справедливы, и делились последним, а твоя мама... По­ нимаешь, моя девочка, она была как бы воплощенье всего самого хоро­ шего, что нас тогда всех объединяло... ты меня понимаешь? ЕЛКА. Да, да!.. ЛУКАНИН. Есть такие люди, от которых исходит как бы... Быстро идет Х а п р а т о в , за ним торопится Н а т а л ь я С т е п а н о в н а . ХАПРАТОВ. Тоже мне шуточки!.. В машину, Виктор Петрович. Он берет Е л к у за руку, заслоняет ее собою, и за спиной у него она съеживается и от боли, и от его только ей и слышного: «Опять?!.» НАТАЛЬЯ СТЕПАНОВНА. Сейчас мы их догоним. ЛУКАНИН. Мы тут с Ёлкой не договорили немножко... ХАПРАТОВ. Она нас извинит. НАТАЛЬЯ СТЕПАНОВНА. Чтоб уж за дочь не волноваться... ЛУКАНИН (Ёлке). Мы с тобой поговорим еще, ладно? (Хапрато- ву.) А с яблоньками? Я с ними как с писаной торбою... куда их? ХАПРАТОВ. У меня багажник сверху, определим. ЛУКАНИН (горько). А завтра — на аллею Старой Дружбы? ХАПРАТОВ. Там будет и без этого... А знаешь? Тебе ведь тут не да­ дут отдохнуть. Давай-ка мы вечерком за город выскочим. Развеяться да чистым воздушном подышать. На нашей дачке и посадим. Это и точно— будет нам с Наташей на память... ЛУКАНИН. Так у тебя —и дача? ХАПРАТОВ (уже на ходу). Одно название. Тридцать шагов в дли­ ну, пятнадцать в ширину. Такой участок. И брать-то не хотел. Но разве их переспоришь? Почему у других есть, а мы себе, видишь ли... НАТАЛЬЯ СТЕПАНОВНА. Геннадий!.. Последний раз! Все трое уходят. Ё л к а сперва тихонько, а потом все громче всхлипывает. К ней подходит Ми х а и л а . ЁЛКА. Руку чуть не вывернул. Наверняка синяк будет. МИХАИЛА. А я сперва и не понял... почему ты ему не врезала? ЁЛКА. Тебя не спросила. МИХАИЛА. А ты спрашивай иногда. Ну вот-вот! У вас в Москве все такие плаксы? ЁЛКА. Сам дурачок — я здешняя. МИХАИЛА. А почему же я тебя никогда не видал? ЕЛКА. Видал, может. Только внимания не обратил. МИХАИЛА. Такую красивую я бы обязательно запомнил! ЕЛКА. А правда?.. Или смеешься? Правда, что я красивая? МИХАИЛА. Что ты!.. Я как увидал тебя... А чего ж ты плачешь, ес­ ли это правда? ЁЛКА. Жестокая? МИХАИЛА. Кто? ЁЛКА. Жестокая правда? МИХАИЛА. Жестокая правда: красивая. Вот ей-богу. К ним подходит мать ё л к и . НЕЛЛИ. Так и думала, что это добром не кончится!.. Так и думала. Ну, что с тобой? Что? Ты ее обидел? 140