Сибирские огни, 1982, № 12
зачнет. А я приловчусь этак и думаю про себя, что не снопикй передо мной, а детишечки малые и я их опоясываю, в дорогу собираю... Так-то вот иду по жнивью, и наговариваю сама себе: «А это кто же тут лежит, такой хороший, да с рыжим чубчиком? Ванятко это? А ну, вставай, оде ваться будем!» — а сама — цап охапку проса, да под руку его, да на ко лено, да осоковым перевяслом-то туго-натуго перетяну, как шелковой опоясочкой — «иди, гуляй, Ванятко, развевай по ветру чубчик кучеря вый!» Вот так и забавлялась с утра до вечера,— в куклы-то поиграть не довелось... Быки, уставшие на дневных работах, еле тащились. Да мы с мамой и не погоняли их: завтра чуть свет — снова им в ярмо. Ночь стояла огромная, луна в полную силу вошла. В голубом сия нии на все стороны уходила степь — ни конца ей, ни края. Наверное, только в ночной степи, объятой сонным покоем, начинаешь ощущать, как велика земля и как много на ней чудесного. Видно, и мать чувствовала что-то подобное; она долго молчала, потом сказала с глубоким вздохом: — Вот ведь как устроен божий мир... Скока земли вокруг, скока вольной-волюшки — жить бы да радоваться. Каждому цветочку радо ваться, каждой росинке утренней. Ан нет: придумал человек воины для себя, смертоубийства всякие... А и война кончилась, дак все одно обегче- ния нет: — Разруха в стране, оттого и временные трудности,— объяснил я, как нас учили в школе. — Разруха разрухой,— согласилась мама,—да и дураков, почесть, немало развелось. Работу — ее уважать надо, святым делом почитать, а меня по рукам бьют, чтоб я ее ненавидела. А ведь тока в ней, в рабо те, вся жизнь и спасение наше... Да, этого у нее не отнять: работать мама любит и умеет. На что шустра и проворна бабушка Федора: любое дело горит в руках, но дале ко ей до маминой смекалки Мама дрова колоть начнет, так не суетится, а точно рассчитает, куда топор вогнать, и любой чурбак только крякнет и разлетится со стеклянным звоном. Да что дрова! Не всякий мужик скирдоправом на сенной воз поле зет: большое искусство уложить на телеге сено, чтобы не терялось оно, не ползло набок, а тем более — не перевернулся бы весь воз на наших дорогах. Мама умеет так выложить любой возок, что он ровненький, как яичко,— и бастрыком не затягивай, по любой дороге довезешь. Крестьянские работы, они только на вид кажутся грубы и просты, а без смекалки да сноровки даже самую пустяковую не так-то просто осилить. Мать бралась за все, и, сколько помню, всегда у нее получалось. Как-то среди зимы завалилась наша огромная русская печь. Где взять печника? Один на всю деревню был — Гриша Покатилов, и тот на войне загинул. Бабушка Федора обегала соседние села — та же исто рия. А зима, в избе хоть волков морозь, никакие лохмотья уже не спа сают. Тогда мать сказала* — Сама буду дожить. — Ой, девка, мотри!— засомневалась бабушка,—У добрых печни ков не всегда получается: али дымит, али сугреву никакого. Мама побывала у всех соседей,— высматривала, у кого как сложе ны печи. И у нее получилось. Разобралась-таки в этих колодцах, боро вах, колосниках и прочих премудростях. На славу вышла печь: и тяга лучше прежней, и «сугрев» хорош. Вскоре мать прослыла на деревне за искусного печника... Станет прясть — пряжа у нее тонкая, как фабричная нитка. «Золо тые руки»,— с завистью говорит бабушка. Смыслит мать и по шорному, и по скорняцкому делу. Из овчинки шапку выкроит и сошьет — залюбу ешься! Не говоря уж о том, что покупных штанов и рубах мы, ребятиш ки, не носили среду: мама обшивала и свою, и бабушкину семью. — У нее по всякому делу агромадный талан!—любит похвастать на людях снохой бабушка Федора.—Только вот счастья господь не дал... 117
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2