Сибирские огни, 1982, № 12

никается омерзение, леденит душу при одной мысли, что он сейчас снова будет меня бить. И я уже ощущаю пинки, удары в живот, по го­ лове, в губы. К боли я тоже привык, это не так, оказывается, страшно, как казалось поначалу, только когда он попадает кулаком мне в рот, нестерпимо начинают ныть зубы, а во рту появляется противный соло­ новатый вкус крови. Вот сейчас он выйдет из-за поворота и скажет... Васька Жебель выходит из-за поворота мне навстречу. — Гутен абен, гутен так, получай один кулак! — весело говорит он и приближается ко мне вплотную, и я слышу его частое возбужденное дыхание, и неокрепший басок его ломается, когда он спращивает вкрадчиво: — Ну, сдаешься? «Да! — шепчу я про себя,— сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!» Это спа­ сительное слово рвется у меня с разбитых губ, ведь ничего не стоит сказать его, и тогда не будет унизительных мучений, и Васька уступит мне дорогу, и я побегу домой, где так тепло и уютно после уличной стужи, где ждет меня самый вкусный на свете ужин: разваристая горя­ чая картошка, кусок ржаного хлеба и несколько капель постного масла на блюдечке! — Сдаешься, сука, лапоть деревенский?! — злобно шипит Васька, взбадривая себя. — Нет,— говорю я и получаюпервый удар в лицо. Я отбрасываю в сторону сумку с книгами и начинаю драться. Вер­ нее оказать, дерется-то он, Васька Жебель. Он скалится карасиным своим ротиком, пинает мне по коленям, старается угодить в пах. Ему во что бы то ни стало надо сбить меня с ног. Лишь тогда он успо­ коится, поддаст пинком мою сумку с книжками, свистнет своим друзь­ ям, что ждут за поворотом, и удалится. Так вот мы и деремся каждый вечер: он бьет, а я'защищаюсь. Удары сыплются все настойчивее, он удачно завез мне в скулу, у меня мозжит от ушиба левая коленка, потом я чувствую горячее и липкое на губах и подбородке: разбит нос. Начинает кружиться голова, к горлу под­ ступает тошнота. Так хочется упасть, нечаянно поскользнуться и упасть, чтобы избавиться от побоев! Но я держусь из последних сил, а он бьет и бьет. Наконец ему удается сбить меня с ног, он радостно гогочет и удаляется... Эта картина, настолько явственно возникает передо мной, что я резко вскидываю голову, силясь стряхнуть наваждение. А полный муж­ чина в черном костюме стоит у раздаточной и в упор смотрит на меня. Потом он идет ко мне, и я вижу, как нервно вздрагивают загнутые вниз уголки губ его карасиного ротика. Вот сейчас скажет: «Гутен абен, гу­ тен так...» Я прячу кулаки в карманы пиджака. Он подходит и протя­ гивает руку: — Здравствуй, Серега! Не узнаешь? Читал, читал твои книжки... Преклоняюсь... У меня вертится мысль: что бы такое сделать, как поступить, что­ бы не подать ему руку? Но я тут же чувствую прикосновение к ней его холодной потной ладони. «Сдал, уступил,— злюсь я на себя.— За- интеллигентился! В детстве-то был принципиальнее. Не уступил бы, нет... С годами-то должны бы мы мудрее становиться, честнее и тверже, а оно — наоборот...» ...Да, тогда я Ваське Жебелю не уступил, не сдался. Много вече­ ров терзал он меня. Он был старше и сильнее всех в классе. Он был вожаком, атаманом, а я ему не покорился. Сейчас мне трудно сказать, откуда при моей деревенской застенчивости взялось во мне это упор­ ство. Но тогда, помню, казалось: если я сдамся, без боя упаду к Вась- киным ногам, то не жить мне на свете, все в жизни потеряет значение и смысл. Наверное, в этом возрасте это присуще каждому: но я так вот своеобразно утверждал себя. Потом Васька Жебель отступился от меня: наверное, ему надоело. Да и какой интерес драться, если противник не оказывает тебе сопро- 111 |