Сибирские огни, 1982, № 12

— А может он, Сашка-то Гайдабура, того... после ранения мужиком перестал быть? Не его, конечно, вина, но и Тамарку винить... Рано утратив детство, постоянно обитаясь в мире взрослых, я многое уже понимал, и потому почувствовал, как вспыхнули от стыда мои уши, а старуха вроде и не смутилась даже. — Ничо, голубок,— сказала она.—Дело житейское, куда же от это­ го денешься... Вечером пришли с работы («с производства» — как с.гордостью гово­ рила старуха) молодые хозяева — Клава и Виктор Мельниковы. Виктора я по деревне не помнил,—жили они от нас далеко, аж возле кладбища, а Клаву немного знал. Одно время она работала с мамой на ферме под­ менной дояркой. Была она в то время какой-то бесцветной: кудельные волосы, выцветшие бровки, глаза не поймешь какого цвета,— встреча­ ются такие лица, которые невозможно запомнить. В памяти они остают­ ся словно промелькнувшие в окне быстро мчащегося вагона — размазан­ ные по стеклу. А еще Клава была до жути застенчивой и боязливой. Мама как-то рассказывала: «Осталась Клавка на ферме за дежурную, и на ту беду председателя Глиевого, как нарочно, черт принес. Заглянул в коровник, нашел какой-то непорядок... Может, и в порядке все было, но какой же ты начальник, если не найдешь, за что подчиненного отматерить? Ну, и разинул на Клавку хайло, а глотка-то у него луженая. Я на вечернюю дойку вперед всех пришла. Туда-сюда — нет нашей дежурной. Я на ули­ цу, я в коровник —давай кликать. Вдруг слышу голос, как из-под зем­ ли: «Это ты, тетка Марья?». Кинулась к яслям, а она, бедняжка, там в объедья зарылась, лежит ни жива ни мертва. «Я, говорит, услышала, кто- то пришел, думала, председатель опять вернулся...» И смех, и грех, право...» Теперь это была совсем другая Клавка. Я бы ни за что на свете не узнал ее, если б случайно встретил на улице. Это уж после я постигну, что женщины, особенно в молодости, могут меняться изумительно. Из гадкого утенка время может сделать красавицу-царевну; бывает, к со­ жалению, и наоборот. Правда, Клава не стала красавицей, но и от туск­ лой, забитой девчушки тоже не осталось следа. В комнату не вошла, а вихрем ворвалась проворная, в меру полная, на лицо —кровь с моло­ ком, женщина, и сразу стало шумно и тесно, будто от целой толпы. — Ага, явился —не запылился! — крикнула она, увидев меня,— Здравствуй, здравствуй, волк зубастый! — Говоря это, Клава успевала одновременно раздеваться, распаковывать на столе принесенные сверт­ ки, помогать мужу Виктору, севшему на пороге разуваться, стягивать сапоги.— Здравствуй, здравствуй, ненаглядный, почему такой наряд­ ный,— нараспев бормотала она, наверное, все еще имея в виду меня, а сама уже, опередив мать, хлопотала на кухне, звякала посудой, собирая на стол. За ужином Клава молотила так, что только мелькала ложка, будто век ее не кормили, но и все равно без перерыва что-то рассказывала, за­ хлебываясь и давясь куском. Наскоро поев, она прихватила с собой му­ жа Виктора и куда-то умчалась. — Почему она такая? —спросил я у старухи, когда мы снова оста­ лись одни. — Какая такая? — Ну, такая... Будто с цепи сорвалась,— Я настолько успел проник­ нуться доверием к старухе, настолько, казалось, понял ее, что не сомне­ вался: она не оскорбится за дочь, думает о ней так же.— Прыгает, как блоха... И точно: старуха не обиделась, она рассмеялась мелким кудахтаю- щим смешком, замахала на меня ладошкой: — Ахти, охальник этакой! Рази можно этак на старших-то? — И вздохнула, пригорюнилась, сказала с присущей ей откровенностью, невзирая, взрослый перед ней или подросток:— Такая вот она надела­ лась, наша Клавдия Спиридоновна, потому как робятишков у ее нет. Не 102