Сибирские огни, 1982, № 11

Было поздно, выгонять ее из дома казалось несправедливым и жестоким, но оставаться с ней в одной комнате тоже не хотелось, и он сказал так: — Остынь. Я схожу к соседу. — Еще чего! — услышал он тотчас недовольный голос сверху.— Только тебя и не хватало. Климов покосился на Люсю и погрозил потолку кулаком. Но она была слишком занята собой и не обращала внимания на чужой голос. — Что же мне делать? — тихо спросил Климов. — Не знаю,— злорадно сказал сосед.— Слабый говорит и плачет, сильный молчит и делает выводы. Помнишь, как много изводил ты слов и слез? Как часто ты рыдал? Слабый вызывает презрение, слезы его раздражают. А ты думал, что тебя пожалеют, если ты оросишь невинными слезами подушку? Ха-ха! Пацан! Ну, а теперь поздравляю тебя, Климов,— другой рыдает, ты молчишь.Ты сильнее! Ха-ха! — Циник,— сказал Климов.— Старый, занюханный циник. Я не хотел ее обижать. — Еще бы! Ты слишком избалован. Ты с детства привык говорить и делать все, что вздумаешь. Другие терпели твои капризы, а теперь, когда тебя выгнала жена, ты строишь из себя оскорбленную невинность. А каково было ей выносить твои ежедневные истерики? Терпи и ты. И не вздумай выгонять ее, а то накажу! — Вот наказанье господне,— вздохнул Климов.—Хоть посоветуй мне, как успоко­ ить. Это очень неприятно, когда кто-то плачет. — Не знаю,— сказал сосед.—Мое дело — сторона, Клизма. В семейные дрязги не вмешиваюсь. — Какие там семейные! — сказал Климов, но спорить больше не хотелось. Наверное, сосед был прав. Климов смотрел на Люсю и вспоминал самого себя, то маленького, с кудрявыми локонами, бьющегося головой о пол, то взрослого — ползаю­ щего у ног жены, и ему стало стыдно и больно за унизительную свою жизнь, когда сла­ бым всегда оказывался он, даже если эта слабость приводила к победе. Всю свою жизнь он был верен восточной мудрости: ураган ломает деревья, а траву лишь склоняет к земле. Он был убежден, что зачастую выживает именно слабейший, если, конечно, су­ меет вовремя приспособиться к сильному. Но вот сейчас эта женщина опередила его, и ему ничего не оставалось делать, как признать свое поражение. — Ладно,— сказал он Люсе.—Не плачь. Я был не прав. Успокойся. Он понимал, что их отношения с печальной закономерностью переходят ко второ­ му этапу —к проникновению друг в друга, и он обреченно выдохнул воздух, словно ос­ вобождая место для чужой судьбы с ее неизменной тоской и бедами. Он заварил чай, погремел чашками. Плакать она перестала, и он с любопытством поглядывал на нее — что будет делать дальше? А ничего. Она прикрыла голову ко­ сынкой, вымыла лицо и молча легла под одеяло, отвернувшись к-стене. — Не дуйся,— сказал Климов.— Я ведь ничего не знаю о тебе. Он хотел добавить, что и не желает ничего знать, но рассудил, что такими словами ее не успокоишь, и поступил так', как, по его мнению, должен поступать сильный муж­ чина, нисходительный к капризам, великодушный к слабостям. — Мне некуда идти,— сказала Люся из-под одеяла. Голос у нее был охрипшим и слабым, как после болезни. — Тогда иди пить чай,— предложил Климов. Она поколебалась, но вылезла из постели, накинула халатик и села за стол. Кон­ чик носа красный и блестит, под глазами круги, морщинки на шее повторяют форму подбородка. — У тебя нет дома? — спросил Климов, хотя это его совсем не интересовало.— Где же ты жила раньше? — В одном доме,— неопределенно ответила Люся.— Я не хочу туда возвращаться. — Муж, что ли? — Какой там муж! — презрительно махнула рукой Люся.— Еще почище тебя! Климов вздохнул, но сдержался. — А родители у тебя есть? — Мать есть. Только я с ней в ссоре. — Неуживчивая ты. — Все меня оскорбляют,— пожаловалась Люся, отпивая чай,— Я никому не хочу зла, а меня1 никто не любит. Она запоздало всхлипнула и вытерла глаза рукавом. — Замужем хоть была? — спросил Климов, чтобы поддержать беседу. 89