Сибирские огни, 1982, № 11

— Ты говоришь совсем как Терентьев. Пожилой, а пошляк. — А ты молодой, а слабак. Опять раскис? Болван, все зависит только от тебя. А ты лежишь и ждешь чуда. Если тебе нужна эта женщина, сделай так, чтобы ты ей стал нужен. — Но как я сделаю это? Я ей совсем не нужен. Я для нее умер. — А ты изменись. — Я думал об этом. Но как же я изменюсь? Ей нужен сильный волевой мужчина с широкими плечами и стальным взглядом. А я... — Опять «я». Отстранись немного от себя, от своего нытья и давай, метаморфируй. — Чего? — не понял Климов. — Изменяйся, говорю. Всего-навсего. Это же так просто. — Может, для тебя и просто,— засомневался Климов,— а я не умею. — Захочешь — изменишься,— твердо сказал сосед и громко высморкался,— Было бы желание. Если, конечно, ты считаешь, что все дело во внешности. Это вообще — раз плюнуть. — Не смогу,— сказал Климов, морщась. — Еще быі Ты даже анальгин взять ленишься. Предпочитаешь страдание, Ну-ка, вставай, тебе говорю. — Не кричи на меня,— оказал Климов, но все же встал. — Ты ведь раб по своей натуре. — Опять ты эа свое. Я — свободный человек. — Раньше ты был рабом у жены, а теперь у самого себя. — У меня есть свобода выбора,— заспорил Климов, запивая таблетки. — Вот потому ты и не свободен! — позлорадствовал сосед.— Свобода выбора уже является несвободой вообще. — Нелогично. — Еще как логично! Диалектика, мужичок, диалектика. Сильная штука. — Ты облака выстирал?—спросил зло Климов. — Выстирал. А ты хочешь в гости зайти? —Хочу! — А меня нет дома. Я ушел в магазин за хлебом. Вот так-то, Клизма... — Глупый ты,— сказал Климов.—А еще бог... Пришла Люся. Она заставила его поесть, почти насильно одела и вывела на ули­ цу. Взяв его под руку, она болтала о пустяках, рассказывала об очередных похожде­ ниях Терентьева, о том, что погода в октябре стоит на удивление сухая и теплая, а на юге сейчас и подавно тепло. И еще о том, что в детстве она любила собирать гербарий из сухих листьев. Климову было неинтересно слушать ее, он молча кивал головой и думал о том, что его жена никогда не болтала понапрасну и вообще, чаще молчала, а если и говорила что-нибудь, то взвешивая слова, правильно строя фразы, спокойно и красиво. «Да,— тоскливо подумал Климов,— лучше ее не бывает и быть не может». И глу­ боко вздохнул. — Вечером мы пойдем в бар,— сказала Люся решительным тоном. Климов снова вздохнул и покорно согласился. Ему было все равно. Он привычно положился на волю женщины. Так было легче, не надо было решать самому сотни ма­ лых и больших проблем. Женщина знает, женщина умеет, женщина решит. А он — ребенок, дитя, дитятя, почти что ангел в своей бесплотности и покорности. — У меня нет чистой рубашки,— тихо сказал он,— И стирального порошка тоже нет. — Ну, Климов! —’^суждающе сказала она.— Не мне же стирать твои рубашки? Они долго гуляли, заходили в магазины, она выбирала, он платил, потом зашли в кино и смотрели, как люди, получив свою пулю, умирают мгновенно н беспечно, словно бы смерть для них — такое же привычное дело, как сон и еда. Вечером они пошли в бар. Климов был гладко выбрит, галстук завязан безукориз­ ненно, туфли начищены. Он нравился самому себе, и остальное его не интересовало. Перед сном она попросила показать фотографии жены и детей. Он слегка перепил в баре и долго копался в альбомах и папках. — Не знаю,—сказал он,— Куда-то делись.