Сибирские огни, 1982, № 11

Мне это не нравится. Я к тебе в гости пришла, а ты развалился как ни в чем не быва­ ло. Вставай сейчас же! * — Тише! — сказал Климов, приставляя палец к губам.—У меня потолок тонкий. Соседи услышат. . , — Он еще и дурачится! — возмутилась Люся и чуть ли не силой столкнула Кли­ мова с дивана.— Раздевайся, мямля. .— У меня отпуск? — спросил Климов. •— Ну да,— удивилась Люся. — Значит, я должен ехать в отпуск? — Почему обязательно ехать? — сказала она, расстегивая пуговицы на его паль­ то.— Ты будешь сидеть дома. — Ехать,— сказал Климов и застегнулся.— Ехать и сейчас же. — Господи,— сказала Люся:—Шары залил и еще надо мной издевается. Алкого­ лик проклятый! ' • — Тише! — шикнул Климов,— Не зови его. Он и так подглядывает и подслушива­ ет. Гаси свет и спи молча. А я поеду... На все четыре стороны. Наверху словно рассыпали тяжелые бильярдные шары. Сосед отчетливо чихнул. — Ну-ка, ложись спать,—скомандовала Люся и по-хозяйски стала стелить постель. Климов сел на пол, сидел так и смотрел на Люсю, на худые, подвижные руки ее, на лицо, еще красивое, но уже тронутое временем, и невольно вспоминал свою жену, ее сильные пальцы, ее прямой нос и округлый подбородок. Он хорошо понимал, что его жена не самая красивая, и уж Люся, во всяком случае, намного женственнее ее, но ни­ чего поделать с собой не мог. Эта женщина была чужой, хотя могла бы стать свбей. А та — наоборот, все еще оставалась родной, но уже готовой отторгнуться, забыться. Он никогда не изменял своей жене и не верил, что это неизбежно. И сейчас, пос­ ле развода, обретя хоть формальную, но все же свободу выбора, он женщину видел только в ней, своей жене, и только ее губы, ее живот, ее бедра, представлялись ему женскими и поэтому желанными. Он услышал шорох снимаемого платья. Это Люся, повернувшись к нему спиной, раздевалась, и одной рукой уже тянулась к выключателю. — Тебе жарко? — спросил он. ' < На секунду шорох прекратился. — Ты меня не дразни,— сказала Люся с угрозой в голосе,—■ Спи там на полу и не вздумай ко мне лезть. Терпеть не могу пьяных. Ясно? Климов улегся на пол, подложив под голову шапку, закрыл глаза и стал засы­ пать. Больше всего на свете ему хотелось сейчас снова стать ребенком, дитем, дитя­ тей, с длинными кудрявыми волосами, как у ангелочка, и с красным ведерком в руках... Климов никогда не искал в звуках человеческого имени скрытого смысла. Имя есть имя, оно ничего не говорит о человеке как и само слово — человек, произнесенное на любом языке. Он был равнодушен и к своему имени и больше любил фамилию, не слишком редкую, но кажущуюся ему красивой. В детстве он искал в словарях созвуч­ ные ей слова: клик, клин, клинок климат и еще'много других, среди которых были и не понятные — климатрон, клиринг... Слов было много, но по непостижимой логике двора его детства, Климова прозвали самым обидным по созвучию: Клизмой. У всех его ровес­ ников были свои прозвища. Был Саня, прозванный почему-то Димой, был Прохват,, прозванный так за то, что как-то на уроке его прохватил понос, был Лимон, сложным путем образованный из фамилии Колесников, был смуглый Копченый и черно­ волосый Китаец, круглолицый Колобок и длинноногий Цапля. Но Клизмой звали его одного. У него были длинные, вьющиеся волосы, мама всегда наряжала его в чистые ко­ стюмчики и рубашки, а весной заставляла носить берет вместо общепринятой кепки. Берет во дворе прозвали тюбетейкой, рубашки старались забрызгать грязью, а в воло­ сы накидать репьев. Из-за этого мама перессорилась со всеми соседями, а он сам чув­ ствовал себя во дворе и в школе крайне неуютно, поэтому больше сидел дома, много читал, часто болел и думал о том времени, когда он вырастет и отомстит всем: маме за излишнюю любовь, а ровесникам — за презрение. И вот он вырос, и уже начал стареть и созревать для смерти, но мстить никому не хотелось, тем более маме, уже умершей и медленно забываемой, и только о детст- 85