Сибирские огни, 1982, № 11

Ему стало жаль себя, не виновного в том, что природа вылепила его тате, а не иначе. — Ерунда,— сказала она.— При чем здесь внешность? Если бы ты- изменился внутри, тогда бы я... — Что тогда? — спросил он с надеждой. — Ничего. Но я думаю, что одиночество пойдет тебе на пользу. И была бы рада за тебя, если тебе удастся измениться к лучшему. — Ты вернешься ко мне, если я изменюсь? Ведь мы были так счастливы. Она покачала головой сначала сверху — вниз, потом, более уверенно справа * налево. Начались неприятности на работе. Он не высыпался, недоедал, забывал выгладить брюки и сменить рубашку, часто допускал ошибки в расчетах, и хотя к нему относились сочувственно, но дело есть дело, и с работой он просто не справлялся. Задерганный и усталый он приходил домой, сил хватало только на то, чтобы умыться и долить чайник. Он ложился на диван и, расслабившись, смотрел на свой потолок— вывернутый наиз­ нанку пол или на свой пол — перевернутый потолок тех, кто внизу. Кто-то ходил с той стороны потолка, иногда оттуда доносились голоса или музы­ ка, или просто что-нибудь тяжелое падало на пол, и тогда потолок отзывался тихим эхом. И Климов привычно думал о том, что тот, кто живет наверху, так же недоступен для него, как скажем, бог или как Австралия, которая для него никогда не станет ре­ альностью. Ему не приходило в голову, Что можно подняться на другой этаж и попро­ сить у того, высшего, сигарету или щепотку соли, и познакомиться с ним, и поговорить о чем-нибудь простом, если получится. Он подолгу размышлял о благородстве и совершенстве одиночества. Одиночество — это жизнь без зеркал. Пусть нет никого, кто бы мог помочь тебе, но зато нет и тех, кто помешает или повредит. Нет никого, кто полюбит тебя, но нет и ненавидящих тебя. Одиночество — это точка, близкая к равновесию, к гармонии. Недаром отшельники достигали совершенства только в уединении. Он утешал себя высокими примерами, но самому до пустоты в сердце не хватало жены и детей. Не другой жены, а именно той, которую он выбрал много лет назад. Не чужих детей, а именно тех, которых он помнит и любит с той минуты, когда прислонив ухо к твердеющему животу жены, он услышал требовательное шевеленье жизни. Они были близнецами, мальчик и девочка. Непохожие друг на друга, они быстро росли, и Климов полюбил их по-настоящему, когда первыми, еще невнятными словами, они стали пытаться выражать свои желания, отражать в себе тот мир, куда их непро­ щенно позвали. Климову было за тридцать, но он часто отождествлял себя с близнецами, он сам хотел быть ребенком, вернуться туда, в страну неразличения добра и зла, неза­ мутненных зеркал и чистого дыхания. Дети походили-на мать, самостоятельные и независимые, они быстро вытягивались, лица их теряли младенческую бесформенность, становились красивыми и резковатыми. Климов смотрел на них и думал о том, что человек несвободен уже потому, что насле­ дует душу и тело своих предков. Еще до,рождения, в горячей и темной утробе великий прозорливый слепец медленно лепит будущего человека и наделяет его чертами давно забытых людей, связанных невидимой, но неразрушимой цепью. Климов вспоминал последние слова жены, и казалось ему, что если он изменится и заставит себя быть таким, каким бы хотела она его видеть, то все повернется к луч­ шему. И в самом деле, он всегда был беспомощен, и дело даже не в том, что он не умел делать простую домашнюю работу, а в том, что он не привык принимать решения, не умел думать за себя, а тем более за других. А все это означало, что он несвободен, он зависел сначала от матери, потом от жены, а сам по себе жить не умел. Он лениво раз­ думывал о том, чго даже в несвободе, даже в рабстве, есть свой постыдный сладкий привкус. Приятнее подчиняться, чем выносить решения, легче осуждать власть, чем нести на себе ее бремя... Однажды Климов не выдержал и. несмотря на данное жене обещание, пришел к тому дому, где теперь она жила с асіьми . О н сел на скамеечку против подъезда, ждал 80