Сибирские огни, 1982, № 11

эт питает искреннее уважение и приязнь. Вот, к примеру, горняк, идущий «В ПОХОД воскресный — послушать птичий хор в ле­ су>. В сосну ударил клювом дятел, И дятлу молвил он баском: —Эге, и ты свой хлеб, приятель, Берешь отбойным молотком. («Г о р н я к*) А вот жены шахтеров, просыпающиеся в городе раньше всех: Чтоб подъем пришел без раскачки, Разоспавшихся горняков Поцелуями будят горняцки. Не шучу: свидетелем был.., («Н е ж н о с т ь») «Свидетелем был...» — эта авторская ре­ марка отчасти показательна для стилевой манеры И. Краснова. Дело в том, что неко­ торые его стихи являются своего рода по­ этическими репортажами, даже очерками; им присущи конкретность фактического ма­ териала, времени и места действия, реаль­ ность героев, выхваченных из народной гу­ щи, актуальность проблематики. Оказав­ шись в роли свидетеля, очевидца событий, на его взгляд — примечательных, поэт, есте­ ственно, стремится вникнуть в их жизнен­ ную суть, показать характеры, высветить явления общественно-значимые («Лоция Оби», «О чем ревут буренки» и др.). И все же стихи, где он выступает лишь как сви­ детель — пусть и глубоко заинтересованный, принимающий все близко к сердцу, уступа­ ют по своему эмоционально-психологическо­ му накалу стихам, где он сам (его лириче­ ский герой) является непосредственным и активным участником событий (цикл «Встре­ ча с братом», «348 адресов», «Встреча», «Первый гонорар» и др.). Репортажность, очерковость в поэзии бы­ вают разными. Мы не можем пройти мимо того обстоятельства, что кое-где, к сожале­ нию, автора подстерегает опасность растя­ нутости, расплывчатости стихотворений, описательности и перечислительности, когда эпизод, факт, деталь, нанизываются друг на друга без строжайшего идейно-художест­ венного отбора и осмысления, и строфы то­ нут в потоке иллюстративности («Туфли», «К родным берегам», «Все краски спектра», «Лети, ракета»). В этом — уязвимость его манеры поэтического письма, проявляющая­ ся иногда в том, что, к примеру, в стихах «Чаепитие у геолога» и «Карасиное озеро» весь, так сказать, «сюжет» вещи чуть ли не исчерпывается ее названием — без какой-то глубинной мысли, подтекста... Описател^ность в поэзии — родная сестра риторически-пустопорожних констатаций и штампов. В стихотворении «У порога род­ ной школы» так описывается встреча быв­ ших соучеников: «Мы сошлись и сидим «тет-а-тет» (?!)... Не пропали труды и дер­ зания. Руки тянутся к новым делам...» и т. п. Режут слух неудачные речевые оборо­ ты («Подножьем жизни стало их над­ гробье»; «И друг мой умрет на руках По­ беды»). К счастью, не такие стихи определяют главное направление творческих устремле­ ний поэта. Он всегда был и остается не только пристрастным очевидцем, но и дея­ тельным участником всех тех, больших и малых, дел, к которым не может не иметь отношения. Ибо убежден: Есть в каждом маленьком событии Для сердца радость и беда: И торжество первооткрытия, И боль прощанья навсегда. Такое диалектическое понимание даже «маленького события» не заслоняет главно­ го нерва душевного организма его творче­ ства, его — и нашего! — долга перед Роди­ ной, перед народом: Я —готов... Если грянет беда неминучая, Жизнь моя, не чадя за Отчизну сгорит. Слышишь, армия? Это не фраза для случая. Это сердце солдата с тобой говорит. ВИТАЛИЙ КОРЖЕВ Анатолий Соболев. Награде не подлежит. Повести. Москва, изд-ао «Современник», 1981. Когда опытный, маститый писатель со­ ставляет из нескольких произведений оче­ редную свою книгу, невольно задаешься во­ просом: почему именно эти произведения оказались под одной обложкой? Что объе­ диняет и роднит их — только ли время на­ писания и принадлежность к одной теме? Три повести, вошедшие в новую книгу Анатолия Соболева, посвящены войне, и казалось бы, мотивы их включения в од­ ну книгу совершенно очевидны — если к то­ му же учесть, что создавались они пример­ но в одно время. И все-таки, когда книга была прочитана, я никак не мог отделаться от ощущения, что связаны эти повести меж­ ду собой не одной военной темой и даже не тем, что героями их являются безусые маль. чишки, вчерашйие школьники, шагнувшие прямо из «страны детства» в страшный мир войны. Этому, если мне не изменяет память, была посвящена первая повесть А. Соболева «Безумству храбрых...», опубликованная в свое время в «Сибирских огнях». Уже там определился тогда и главный мотив твор­ чества писателя, нашедший свое развитие в последующих повестях «Бушлат навы- рост», «Какая-то станция» и других. Это — стремление рассказать о малоизвестных страницах Великой Отечественной, о людях, которые не стреляли, не ходили в атаки, не бросались на вражеские амбразуры — и тем не менее были героями в самом высо­ ком смысле этого слова. Такими людьми бы­ ли, в частности, водолазы, поднимавшие со дна затонувшие корабли, обезвреживавшие мины и торпеды. Их работа тоже была под­ вигом, и А. Соболев, начиная с первой своей повести, показывает нам, убеждает нас, что такие подвиги, при всей их будничности, ничем не уступали ратным делам тех, кто был на передовой. Новая книга А. Соболева в этом смысле традиционна. В ней мы снова встречаемся со скромными тружениками войны, которые воюют вдали от передовой. Это — опять же «чернорабочие моря»: водолазы, моряки караульных служб. И писатель, как и в предыдущих своих повестях, снова застав­ ляет поверить вас, что герои его— настоя­ 175