Сибирские огни, 1982, № 11

8 марта 1942 года, и к шедевру М. Шолохо­ ва «Судьба человека», опубликованному в двух номерах той же газеты — в последний день 1956 и первый 1957 года. ...О.черк и рассказ военных лет необыкно­ венно близки и родственны’друг другу. Оба Нти «малые» жанры мобильно впитывали в себя многообразные реалии фронтовой дей­ ствительности, охватывали, запечатляли факты, события, мгновения. И поднимался, вставал во весь рост советский человек, русский солдат, поразивший весь мир чуде­ сами храбрости, героизма, безмерной, сня­ той любви к Родине. И нельзя без комка в горле читать и перечитывать рассказ/ А. Платонова «Дерево родины», «Третий адъютант» К. Симонова, «Морскую душу» Л. Соболева, «Флаг» В. Катаева, «Направ­ ление главного удара» (о сибиряках-защит- никах Сталинграда) В. Гроссмана. Л. Леонов в «Нашей Москве», в сорок первом писал: «Бывают минуты, которые стоят вечности». Сборник «Дорога к побе­ де» — об этих минутах, о том, как мы вы­ стояли, не дрогнули перед смертельной опасностью, о том, как спасли свою Отчиз­ ну, все человечество, от коричневой чумы, как крепла, становилась несокрушимой наша Советская Армия, как били и гнали врага с каждой пяди родной земли. И особенностью этой книги является то, что ее герои взяты из жизни, из военной действительности. Недаром в знаменитом рассказе А. Толстого «Русский характер» использованы письма фронтовиков, сохра­ нена подлинная фамилия центрального ге­ роя— старшины Сударева. Правда харак­ теров, правда драматических ситуаций от­ личают и обнаженные жестокостью войны мастерские рассказы Григория Бакланова «Почем фунт лиха», Юрия Нагибина «Вага­ нов», Владимира Богомолова «Иван», но­ веллы Виктора Астафьева и Василия Суб­ ботина. Дистанция времени, отделяющая эти произведения от очерков и рассказов непосредственных военных лет, не разделя­ ет эту прозу, а, напротив, сближает. Это сближение наглядно и в цикле рассказов Владимира Сапожникова. «Дорога к. победе», хорошо изданная, вобравшая многие классические произведе­ ния нашей военной прозы, книга нужная и яркая. БОРИС 10ДАЛЕВИЧ Зот Тоболкин. Жил-был Кузьма. Повести. Свердловск. Средне-Уральское книжное издательство, 1981. Три переплетенных ствола изображены на обложке новой книги тюменца 3. Тоболки- на. По мысли художника-оформителя, они олицетворяют три нелегких женских судьбы, каждой из которых посвящена своя повесть. А объединяет главных героинь этих пове­ стей, разных по возрасту, характерам, от­ ношению к жизни, удивительная (поистине сибирская!) жизнестойкость и неисчерпае­ мый запас духовных сил, который помогает им вынести все невзгоды и вновь обрести себя. Таким, по крайней мере, видится за­ мысел писателя. Повесть «Любава», которой открывается книга «Жил-был Кузьма», рассказывает о дрти* '"яШщийы, брошенной горячо люби­ мым человеком. Сюжет повести строится на пресловутом любовном многоугольнике. Лю­ ба Сохина страстно любит Сергея Инозем­ цева. Но Сергей, отслужив в армии, не воз­ вращается в родную деревню, а женится на Любиной подруге и оседает в городе. А к Люѣаве неравнодушен ее ровесник Иван Рушкин. Однако Люба продолжает ждать и надеяться. Еще бы! Под сердцем она но­ сит ребенка Сергея, из-за чего долго не мо­ жет поверить в измену и принять любовь Рушкина. Забегая вперед, скажем, что сюжетной оригинальностью не отличаются и осталь­ ные повести сборника. Впрочем, надо пола­ гать, такой задачи автор и не ставил. Ско­ рее делал упор на глубину изображения и исследования духовного, нравственного ми­ ра своих героев. Но в этом случае много зависит от того, насколько хорошо писатель владеет всей гаммой красок, художественных приемов, так как именно мастерская эстетическая огранка, наряду с оригинальностью мыслей и чувствований, может придать сюжетной схеме, привычной фабуле необходимую све­ жесть и новизну. Но вернемся к «Любаве». Главные герои повести — Люба, ее мать, тетка Матрена, Иван Рушкин — мыслятся автором как лич­ ности духовно богатые, цельные. Увы! Толь­ ко мыслятся или называются, инвентаризу­ ются, а сами герои по большей части ста­ вятся автором в стандартные, отработанные литературой отношения. В результате — страдания и поступки брошенной любимым героини без труда угадываются на много ходов вперед. Любава, конечно же, стой­ ко переносит свое одиночество и упорно продолжает хранить верность Сергею. Она, естественно, души не чает в сыне, который стал отрадой ее и Матрены. И, разумеется, Любава предельно добродетельна. И уж для подтверждения этой мысли автор сил не жа­ леет. Исходит 3. Тоболкин из небесспорного тезиса — «любовь красива, когда через край переплескивает». Спорного не потому, что такая любовь не имеет права на существо­ вание или такой вообще не бывает — роко­ вая, «переплескивающая» любовь явление хоть и довольно редкое, однако достаточно знакомое. Спорного потому, что «перепле­ скивающая через край любовь» — уже ано­ малия, она не может не нарушать душевную гармонию и едва ли может быть красивой (а ведь автор, как помним, настаивает на душевной красоте и цельности своей герои­ ни). Не учитывая этого, 3. Тоболкин сбива­ ется на надрыв, внося дисгармонию в за­ явленную эстетическую огранку повести. При внимательном чтении убеждаешься, что повесть, подобно переполненным вед­ рам, «переплескивает» на каждом шагу. Житейская драма автором искусственно вы­ тягивается до высокой трагедии со всеми со­ путствующими трагедии обстоятельствами. После того, как Сергей бросает Любаву, начинаются «дни безнадежного отчаяния и одиночества», но вот, наконец, «через боль, через косые, стригущие взгляды, через пе­ ресуды и потери» (какие — неизвестно, ибо за декларацией ничего конкретного, кроме общих трагических словес, не стоит) — ра­ дость материнства. Но она, как водится в 171