Сибирские огни, 1982, № 11

Новая экономическая политика временно примирила пролетариат и беднейшее кре­ стьянство с представителями мелкбй част­ нособственнической прослойки. Но она же нередко сводила для участия в .одном деле, одном предприятии, бывших хозяев со сво­ ими бывшими холопами (приказчиками, прислугой, мелкими чиновниками), зача­ стую меняя их местам» или, на худой ко­ нец, ставя во взаимозависимые условия. И конфликт этот, осложненный столь непри­ вычной метаморфозой, оказывался особенно трудноразрешимым. Бывшему хозяину, го­ сподину, гораздо проще было примириться с тем, что'его место занял антагонист по духу и мировоззрению (такого хоть можно уважать я не стыдно 'Подчиниться), нежели беспринципный, вскормленный кусками с барского стола, холоп, который, выпряга­ ясь. тут же начинает претендовать на «об­ щечеловеческую мудрость». Но и не при­ миріться нельзя — нет у бывшего хозяина бывшей власти и силы. Великолепный образчик такого выпряг­ шегося из холопского хомута типа С. За. лыгвн показал в лице некоего Сенушнина — одного из рабочиіх буровой конторы, вла­ дельцем которой стал главный герой про­ изведения Петр Николаевич Корнилов. Ав­ тор изобразил личность настолько же пре­ занятную и легкую в общении, «асколько мрачную, даже жутковатую по сути. «Они не страшились ничего, шмыгая из угла в угол каких угодно событий, они были везде, но везде в 'Командах трофейных, карауль­ ных, похоронных и ліишь изредка в окопах, они всякий раз оказывались под рукой у того, кому надо было подавить любой бес­ порядок, и они же первые грабили, поджи­ гали». Так характеризует С. Залыгин тип людей, представленных Сенушкиным. И, на­ до сказать, что и до сих пор в нашей жизни Сенушікиін — тип 'Исключительно жи­ вучий, усцешно приспосабливающийся к лю­ бому времени, кочующий из поколения в по­ коление. А феномен Сенушкина С. Залыгин совершенно справедливо объясняет теім, что «оѳнушюины умеют прятаться за спины миллионов, выдавать оебя за них». Прав писатель іи в том, что сенушюиньг опасны не только социально, ню и политически, по­ скольку тоже «участвуют в жизни, снизу доверху участвуют в ней». Более того, «ре- шают судьбы нэпа и других политик, и ведь никак от них не отделаться на том основа­ нии, чро ты человек, а они?..». Не они одни, разумеется, 'решают. Новая экономическая политика возбудила к по­ вышенной активности не только обывате­ лей, не только Сенушюиных. ^Множество непохожих друг на друга людей она приз­ вала к деятельности' и кроме них. В рома­ не это и демагог-начетчик Митрохин, и ком­ сомолец Миша; и свихнувшийся на навяз­ чивой идее написать «книгу зла и ужасов» буровой мастер Иван Ипйолитович; и полу­ пролетарий Портнягин, которому все еди­ н о— что закон божий, что сознательность; и председатель потребкооперации «Смычка» Барышников, которому нэп дал во всей полноте проявить свои возможности орга­ низатора и предпринимателя (недаром он даже с Англией торгует)... И, конечно же, интеллигенция в лице главного героя рома­ на Корнилова — бывшего доцента Петер­ бургского университета, бывшего царского офицера во время войн, а теперь нэпмана. Фигура мятущегося интел.лигеята в каче­ стве стержневой, связующей оси романа взята автором не случайно. Ни перед кем, пожалуй, так обостренно-болезненно не стоял вопрос о самоопределении в новой, послереволюционной действительности, как перед интеллигенцией. Интеллигенту, ставше­ му гражданином молодой Республики Сове­ тов, уже невозможно было, как и раньше, «все мысли о себе происходящем» отклады­ вать'на потом, ибо оно, это «потом», уже наступило и требовало ответа. В романе «После бури» перед Корнило­ вым стоит уже не традиционный в совет­ ской классике 20-х годов вопрос о приня­ тии или непринятии революции как тако­ вой, а о возможности или невозможности дальнейшего неукоснительного и последо­ вательного служения Родине, 'освобожден­ ной от тирании' и насилия, о безусловном признании ее исторического курса, какие бы неожиданные повороты он .в себе ии таил. Временная уступка большевиков частно­ му сектору поначалу ошеломляет российскую интеллигенцию, которая и всегда-то не от­ личались любовью к собственности, а после революции «вполне смыкалась с большеви­ ками в страстной ненависти к собственно­ сти». Но если раньше, сразу, же, скажем, после октябрьского переворота, выбирать в основном приходилось между красными и белыми, революцией и контрреволюцией, то сейчас, когда революция победила пов­ семестно, выбор чрезвычайно осложнился тем, что надлежало уже 'искать не берег, к которому можно было бы приткнуться, не заводь, в которой хорошо отсидеться, пе­ реждать смутное время, а свой жизненный фарватер на необратимом историческом пу­ ти новой России. И нет ничего удивительного в том, что Корнилов, появившийся однажды в Ауле с явным намерением «лечь на дно», пережить в тишине беспокойное брожение, никак не может этого сделать. Не 'удается ему ни отойти от прошлого, НИ 'Отрешиться от настоящего. А со временем в нем все силь­ нее и сильнее зреет «желание распропаган­ дировать» в самом себе «такую революцию, которая преодолела бы всякую «быівшесть». И к концу первой книги романа мироощу­ щение Корнилова начинает проясняться, появлютея некоторые предпосылки к пере­ стройке его самосознания: «Но вот что ис­ пытал, какие неожиданные чувства пере­ жил Корнилов: ему было приятно присло­ ниться к власти. К Советской властиі Пле­ чами ощутил он какую-то опору и основу, какой-то принцип, какой-то способ жизни, плохой ли хороший ли для него, но способ, и вот уловил свое соответствие тому спосо­ бу, даже и не так уж важно какому имен­ но...». Думается, время действия нэпа для выяв­ ления сущности и позиций своих героев вы­ брано С. Залыгиным как нельзя лучше. Об­ наруживающаяся при этом обратная связь позволяет с одинаковой выпуклостью и яс­ ностью отобразить как тех, кто был вып­ леснут нэпом на поверхность жизни, так и само время. При этом внешняя, событийная канва ро­ мана «После бури» не отличается особой густотой н насыщенностью. По крайней ме­ 169