Сибирские огни, 1982, № 11

Сначала это кажется авторским п р о и з в о ­ л о м , насилием над героем. Но чем больше вчитываешься в повесть, тем увереннее при­ ходишь к выводу: это правда, иначе быть не могло. Мезенцев умен. Он научился не думать о неприятном, избегать «отрицатель­ ных эмоций». Но когда думает, не обманы­ вает себя. Он понимает: ему нечего сказать Безуглову. И нечего сказать Зое Андре­ евне... В конце повести Мезенцев едет в аэро-, порт. Самолет навсегда отдалит Мезенцева от Жерловска, юности, самого себя, каким был когда-то, от возможности начать все снача­ ла. Но Мезенцев об этом почти не жалеет. Начинать трудно. У него нет сил. Да, время походит на поезд. Оно тает. Вот уж виден последний вагон... Вместе с временем тают люди, бывшие твоим прошлым. Отец, который, прощаясь, сказал Мезен­ цеву: «Дурак ты, Санька... Ну, станешь большой шишкой. А нашто? Человеком и тут можно быть. Ну, ладно, сам с усам,— и, обняв, махнул рукой». Пропадает во времени грубовато и нежно заботящийся о Мезенцеве его первый редак­ тор Федотыч. Стареющая Нина Аркадьевна,.. Почему она стала такой? Может, почувствовала страх Мезенцева перед временем? Добрая душа домработница Глаша... А поверх всех смотрит Зоя Андреевна — его последняя любовь. Она нередко смотре­ ла так на Мезенцева — подперев щеку — строго и печально. И, наконец, юноша «в красной сатиновой рубахе, мягоньких ичигах, которые еще пах­ ли чирошной кожей, с тощим мешком на сыромятном ремешке через плечо»... Да это же он, Мезенцев, в самом начале пути! ...«Все они были людьми». Здесь нет всепрощения — в этом рефрене прозы Анатолия Шастина. Скорее, тревож­ ное напоминание: на нашей краткой дороге мы обязательно проходим испытание вечноз стью — «временем стрекоз». Выдержим ли? Докажем ли свое право называться людьми? I