Сибирские огни, 1982, № 11

Что касается «яркой, привлекательной упаковки», то многими нашими издатель, ствами давно избрана одна-единственная —* ярко-серая; здесь чувство любопытства, но­ визны вытравлено. , В этом наш сегодняшний провинциализм отличен от провинциализма предыдущих эпох. А вот насчет «внешних предметов», «по­ верхностных обстоятельств» Виктор Петро, вич, бесспорно, прав — это главные каче­ ства провинциального литератора. Дабы не вызывать огонь на себя, сош­ люсь на другое замечание Астафьева: «В Москве не меньше «провинциальных» пи­ сателей, чем в провинции». Это факт не только литературный, но и бытовой. Но нас интересует провинциальная поэ­ зия. Что она? Где она? Для кого? На первый вопрос сразу ответить трудно. На второй — где она? — отчасти ответил Астафьев. На третий вопрос — для кого провинци. альная поэзия? — ответим обыкновенно: . она для провинциального читателя. Провинция любит повтор — новое ее, как правило, раздражает,— повтор успокаи­ вает, создает иллюзию постоянства, стабиль­ ности, прочности. Что поделаешь, такова ее духовная потребность. Провинция тя- тотеет к сплетне, она соглавЬа на то дейст­ вие, в котором ей отводится роль посторон­ него наблюдателя (судьи, адвоката), само действие, полное неожиданностей, ее пу­ гает. Поэтому провинция чаще читает романы, нежели лирику, ибо, как заметил Белинский, «содержание лирического произведения не есть уже развитие объективного происшест­ вия», оно «не может обнять целости жиз­ ни», а провинциальному читателю необходи­ мо все сразу. «Развитие объективного происшествия» может дать басня, сюжетйое стихотворение, и потому провинциальная поэзия почти по­ стоянно живет сюжетом. Многие из нынеш­ них стихотворцев, помня о том, что сюжет, ная правильность разъедает живую душу стихотворения, не в силах отказаться от нее — они великодушно позволяют поэти. ческому чувству, живущему по своим зако­ нам, подчиняться законам сюжетной логи­ ки, и мы нередко читаем не стихотворение, а зарифмованный рассказ. В таких расска­ зах логика духа, как правило, подчинена логике житейской правды, которая в лири. ческом произведении (не в пример басне) всегда вторична. ' Вот стихотворение иркутского поэта, чья работа заслуживает искреннего уважения, но чье дарование, время от времени, нахо­ дится в зависимости от запросов провинци­ ального читателя: Любила женщина немого. А говорила: «Ой не мой!» Всего-навсего две строки, но это уже тя­ нет на серьезную завязку, это то, что непре­ менно остановит внимание провинциала — ситуация щекотлива. Однако насколько серьезно относится к происходяшему сам поэт, объясняет вторая строка — наш автор не отказал себе в удо­ 140 вольствии поиграть в .слова ‘ («немого» — «не мой»), и тем самым двумя строками выстрелил сразу по двум мишеням — до­ ставил удовольствие и тому читателю,, ради которого завел разговор, и себе. Последнее исключает возможность правдивого разго­ вора, контакта. Но пойдем к кульминации. Ему и надо-то немного. Чтоб привела при всех домой. Ан нет! Она его стыдилась, В забытой бане, по ночам. Как унизительную милость, Ее он ласки получал. ' Неправда, вкравшаяся во вторую строку сти­ хотворения, уже не уходит — она расшаты­ вает каркас стиха; зыбкость его смысловых границ препятствует точности повествова­ ния. На помощь йризывается все, что может спасти положение, все, что устроит посто­ роннего свидетеля трагедии — «унизитель­ ная жалость»: і Весной, а то зимой глубокой. Он вдруг надолго пропадет, Когда к той женщине жестокой Тоска особая придет. Ее страстей немой свидетель, (1) Он жил, молчанье всем даря. (?) А помню, как боялись дети В проулке встретить немтыря. (???) Здесь уже забота об одном — не потерять контакт с провинциальным читателем, ко­ торый, по мнению стихотворца, возник на первой строке, но, по нашему мнению, без­ надежно потерян на второй. И контакт налаживается всеми способами, на какие способно угодливое перо стихотворца: «жестокая женщина», «особая тоска», «страстей немой свидетель»; сделана даже попытка ввести в повествование самого се­ бя («А помню, как боялись дети...») -—но она тут же забыта — необходимо держаться сюжета. Шептали матери: «Ублюдок!» А он молчал, как и вчера. Пришел к той женщине рассудок, Она вдруг вспомнила: пора! (?) Нельзя ж всю жизнь вот так вот, в бане. Ну было! Молодость была. Теперь пора! И в ранней рани Она немого прогнала. (ІИ) Дело движется к развязке, но чегр стоило это нашему автору, работавшему на провин­ циального читателя — его заигрывание превратилось в заискивание: желая во что бы то ни стало напугать нас, он явно пере­ борщил (не думаю, чтобы сельские' жители с такой ненавистью смотрели на обыкновен­ ного глухонемого). • И все-таки дочитаем стихотворение до конца. И он исчез. Как в воду канул... Она лет около семи (!) В замужестве, И по Улькану Дружней не сыщется семьи. Муж повышения добился, (?І) А позапрошлою зимой У них за дочкой (?) .. СЫН родился, и надо же, глухонемой.