Сибирские огни, 1982, № 11

Однако не все, что создается в провинции, непременно провинциально. В свое время в «Северных цветах» рядом с Александром Пушкиным публиковались стихотворные опыты барона Розена, рядом с Дельвигом — Деларю. Естественно, что петербуржцы Розен и Де­ ларю выглядели очень провинциально рядом с автором «Скупого рыцаря» и создателем «Русских песен». А может быть, это видно лишь нам, гля­ дящим на жизнь «Северных цветов» изда­ лека? По крайней мере, если соседство гениаль­ ного Пушкина с поэтическими провинциа­ лами не смущало его современников, то нас это скорее позабавит, нежели огорчит. В конце концов, это еще и поучительно и, в некотором роде, утешительно —любому провинциалу приятно думать, что кумир ны­ нешней публики со временем окажется сов- ' ременным Розеном. Так повелось: нынешние бароны Розены никак не соглашаются ка будущее барона Розена. Однако природа не знает пустот — не мирится с ними и не намерена мириться. И потому любая из провинций, каждый по­ селок, каждая околица рождает и будет рождать своего певца, своего стихотворца, своего поэта. И любая строка, любая стро­ фа, любая песня явятся в этот мир соглас­ но закону, по которому должно заполнить пустоту, ощущаемую любым из живущих — ибо творчество не что иное, как неприми- рение с духовной пустотой. И потому в тридцатые годы прошлого столетия, когда творил Пушкин, в маленькой Кяхте, на ра­ дость местным эстетам, сжигал себя в не­ ровных строках «дедушка сибирской поэ­ зии» одинокий Федор Бальдауф, а его сов­ ременник, барон Розен, одаривал антологи­ ческими стихами петербуржских красавиц. ...Приличье света слишком трудно... Младая дева безрассудна! И так, мой друг, искать бы мне Прекрасной гибели в огне Твоей любовной благодати... Я б чудной смертью обомлел И с бурной радостью сгорел В пожаре девственных объятий! Таким вот образом разговаривал с од­ ной из своих дам (он изображал ее как гречанку) барон Розен, А вот строки, которые были внушены провинциалу Бальдауфу бурятской девуш­ кой Бальджи: ...Заснули все... Но я не спал... Мечты сменялися мечтами; Твои я вздохи узнавал — И беспокойными очами Тебя во мгле густой искал. Я помню утро... Закипал Душистый чай в котле широком, А ты в молчании глубоком, Припав к узорчатым коврам, Своим молилася богам. Не обо мне ли одиноком. Не обо мне ль молилась ты, И Шигемуни —духу мира, В лице бездушного кумира, Вверяла смутные мечты? Я уверен, любой из нынешних читателей получит больше удовольствия от общения с бальдауфской буряткой, нежели с розенов. ской гречанкой. И объяснить это проще простого: насколько жива и естественна Бальджи, настолько неестественна гречан­ ка Розена,—да и была ли она? Однако и тому и другому внимала пуб­ лика — правда, Розен печатался, а Баль­ дауф — нет, «о зато стихи последнего пе­ реписывались местными барышнями, мы находим их в альбомах сибирских купчих, в архивах незаурядных людей, связанных с декабристами,— любому стихотворцу необ­ ходим читатель. «Мы ленивы и нелюбопытны» — не о ду­ шевном ли провинциализме это пушкинское замечание? Не та ли душевная непоіворотливость, что мы унаследовали от читателей барона Ро­ зена, заставила Баратынского сказать: «На публику действует не качество, а ко­ личество произведений. Все ее мнения похожи на мнения религиозные. Они впе- чатлеваются повторением, а не убеж­ дением»? Долго и трудно шел к нам Леонид Мар­ тынов, ставший Леонидом Мартыновым еще в довоенном Омске. До сих пор многие из нас не в полной мере расслышали горя­ чие заклинания земной красоте Сергея Мар­ кова. Молодежь тридцатых годов немедлен­ но и безоговорочно приняла, как своих, ир­ кутян Иосифа Уткина и Джека Алтаузена. Увы, совсем недавно, с досадным опозда­ нием, профессор В. П. Трушкин подарил нам яркого, незаслуженно забытого Дмит­ рия Олерона, омский литератор Александр Лейфер напомнил о Петре Драверте, веч­ ный возмутитель спокойствия Вадим Ко- жинов открыл пермяка Алексея Решетова, бывшего томича Василия Казанцева. Конечно же, я перечислил имена тех поэ­ тов, которые были рождены провинціей, без судеб которых российская поэзия зия­ ет черными дырами. Однако почти все пе­ речисленные мной, кроме Алтаузена и Ут. кина, пришли к нам с опозданием. Тот же Баратынский заметил: «Пропу­ щено время — потеряно действие». Не я первый думаю о том, что действие на поэ­ тическом театре России протекает не так, как следовало бы. Издательство «Современник», призванное познакомить всесоюзного читателя с лучши­ ми творениями литераторов, живущих в глубинке, до сизСпор не справлялось с этой задачей: ту продукцию, которой оно одари­ вало нас, большей частью отличал удиви­ тельный провинциализм — вторичность тем, интонаций, ненужных декламаций напугала даже самых стойких; провинциальный стихотворец встал пе£>ед нами во весь рост, позволил рассмотреть каждую ИЗ морщи­ нок на своей заурядной физиономии, довел наше нелюбопытство, нашу леность до раз­ дражения. Чувство раздражения мешает рассмот­ реть лица истинных поэтов. Сегодня, когда «потеряно действие», когда читатель участ­ вует в нем лишь формально, а многие дей­ ствующие лица играют совсем не то, что предусмотрено логическим ходом, трудно видеть настоящее. Виктор Петрович Аста­ фьев однажды очень трезво объяснил нам: «Провинциальный писатель — это тот, кто подгоняет правду под моду, внешние пред­ меты, обстоятельства, открытые настоящими писателями, делает достоянием литератур» ного рынка, выдавая свою продукцию ча­ сто в яркой, привлекательной упаковке». 139