Сибирские огни, 1982, № 11
только можно. Гость ведь — главное собы тие в доме, это с детства усвоил Ильяс, а дом у него сегодня — общежитие. — Те, кто умеет у нас говорить,— про должил Ильяс,— говорят так. У одного князя был слуга. И вот князь решил испы тать своего слугу. Приказал убить его. А потом приказал убить его самого близко го друга. И тогда у слуги потекли слезы из глаз. И он сказал: князь, ты приказал убить моего друга... Ильяс оглядел сидевших за столом. Три его товарища, земляки, все недавно при ехали на КАТЭК с дагестанским отрядом. Гамзат — из Махачкалы, как и, он, Ильяс; Гаджи, Махмуд — из своих сел. Ильяс в комнате самый старший, уже отслужил в армии. Дагестанцев тут много, везде своих встретишь, чуть ли не на любой площадке. Известность у парней — хорошая, приятно это чувствовать и на работе, и после рабо ты. Местные, говорят, сначала относились настороженно; однако Ильяс уже этого не застал. Еще продлив паузу, Ильяс смотрит на гостя; у того порядок и со стаканом, и с тарелкой; убедившись в этом, Ильяс взглядывает поверх голов в окно. Лето. Даже вечером жара. Они думали, будет холодно: Сибирь! Ну да ладно, это июнь. Как-то будет зимой? Но он не уедет, нет. Исключено. Он зимы не боится. Он останет ся. — Так выпьем же за то,— заканчивает он,—чтобы у нас были такие друзья, из-за которых у нас могли бы пролиться слезы из глаз! Тут все выпивают и принимаются за сто ловские сардельки. Ильяс спохватывается, что забыли про творог; делает знак Гаджи, тот ставит в середину большую тарелку с творогом и сразу круто солит его. Гость, кажется, удивлен, но чем? Надо будет по том, если это окажется уместным, спросить его. Затем следует неторопливая трапеза, от-1 ветный тост гостя, трапеза продолжается. Иногда заходит кто-нибудь из земляков для короткого делового разговора. Потом в сопровождении гитары (Гамзат) испол няется назидательная дагестанская песня. Через некоторое время Гамзат встает и, извинившись, объясняет, что ему нужно ид ти в Шарыпово, в клуб, там у него назна чено свидание с шарыповской девушкой. Высокий парень с пышной шапкой кудря вых волос. Его с Махмудом я и видел на площадке Итатской подстанции. Все выра жают сожаление: мы будем лишены гита риста. Гамзат быстро переодевается. Ильяс встает тоже; взяв со стола конфеты, он на бивает ими карманы джинсов Гамзата. Когда тот выскакивает за дверь, Ильяс убирает брошенные Гамзатом второпях ру башку и туфли и только после этого са дится снова за стол. Еще спустя полчаса за раскрытым окном, перед общежитием, раздаются какие-то возгласы, кого-то зовут; выясняется, что зовут Махмуда; ему необходимо идти, при чина — аналогичная. Он спешно бреется, зелено-голубые глаза сверкают на узком лице. Кинув бритву на подоконник, Махмуд убегает. Ильяс все же успел и его снаб дить конфетами. Положив бритву на место, Ильяс возвра щается к столу. — Женят тут вас,— говорит полувопро сительно гость. — Ну что ж,— отвечает Ильяс.— Хоро шо. Вскоре- отправляется на свидание и Гаджи. Я спрашиваю Ильяса, не задерживаю ли я его. «Нет»,— отвечает он. Его девушка уе хала в отпуск к родителям. «Куда?» — спра шиваю я. Ильяс отвечает: «На Украину». Мы остаемся вдвоем заканчивать наши разговоры. И я еще раз спрашиваю Ильяса: нравит ся ли ему на КАТЭКе? И еще раз он отвечает: да. Нравится. Все нравится. Но... Это «но» сводится к следующему: мало работы. Слышал я об этом не только от Ильяса и не в одном этом общежитии... Чаще — от самых молодых-. Когда человека перебрасывают без конца с объекта на объект, с одной работы на другую, когда фронт работ не обеспечен то материалами, то чем-нибудь еще, у челове ка пропадает уверенность в важности дела, на которое его направили, пропадает убеж дение, что действительно надо было ему лететь сюда, в Сибирь, скажем, из Дагеста на. Чтобы здесь проводить время в вынуж денных перекурах? Человек ехал, настроив шись на ударный темп, на энтузиазм Все союзной комсомольской стройки,— а встре чает на своем участке нечто совсем иное. Соответственно малы и заработки. Не в том смысле малы, что недостаточно велики;' а в том, что именно малы: А заработок ведь тоже, не будем стыдли во опускать глаза, имеет значение. Я не со бираюсь здесь погружаться в рассуждения относительно роли материального стимули рования. Спрошу лишь: играет заработок, скажем, некоторую роль? Или нет? В самом деле, кто-то считает, что нет? Доложу сра зу: никаких рвачей я на КАТЭКе не встре чал. Они, может, есть и там; просто мне они не попадались. Из тех, с кем я разго варивал, никто не приехал в Сибирь разбо гатеть. Никто не представлял себе Шарыпо во этаким новым Клондайком. Однако и у молодых есть свои обязанности: перед ро дителями, а у кого-то и перед собственны ми семьями. Есть у каждого, разумеется, и определенные личные планы. А в этих пла нах попадаются и такие составляющие, как квартира, дом, мебель или, конечно же, ма шина. А их надо заработать. И у людей есть представление, что большая сибирская стройка дает возможность заработать их. Ильяс, горячась, говорит мне: — Мы не уедем, нет! Мы будем здесь. Мы все сделаем, что от нас зависит. Но часто так бывает, что не уезжаем только потому, что совесть не позволяет. Потому, что семье, комсомолу обещали... В перекрестье лучей высоковольтных ЛЭП — площадка, на которой сооружается Итатская подстанция. На календаре 1981 год; триста семидесятый пошел год с тех пор, как Шарыпов затесал, неподалеку отсюда, первое бревно для избы. Лучи ЛЭП, размеченные серебристыми опорами, устремлены вдаль, к сторонам горизонта 118
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2