Сибирские огни, 1982, № 10
дождавшись, когда тракторист насытится, спросила Таня, по-бабьи упи* рая на слово «мой». Она, конечно, догадывалась, отчего Леша, муж ее, задержался в ле сосеке: должно быть, землянику собирает. Никогда ведь с пустыми ру ками не приходит! Только снег сошел — подснежники тащит. Трава про клюнулась — кандыки ищет, кукушкины слезки в каску собирает. А то шишку несет, корешок какой-нибудь фигуристый. Сейчас земляника по шла —должно быть, на нее поманило... Ах, кабы так... — Деляну проверяет, ответил Ким Иванович, выбираясь из-за сто ла. — Бригадир —положено. «Значит, не земляника...» — подумала Таня. Машинально ополосну ла миску, вытерла стол. С тех пор, как что-то живое, невыразимо родное томительно заше велилось под сердцем, Танино настроение менялось от неуловимой при чины... Задержался, значит, надо. Передыху себе не дает, а ты... — Ким Иванович, можно я с вами на деляну съезжу? — попроси лась Таня. — Развеюсь немного. А то все посуда да посуда. — Можно, —согласился он. — Конь мой во-о-н там, за кедрой, тра ву жует. — И скупо улыбнулся своей шутке. Ким Иванович смахнул тряпкой желтую песчаную пыль с продав ленного кожаного сиденья, устроил Таню по правую руку от- себя, завел двигатель, который поначалу издал несмелый фыркающий звук, будто и в самом деле лошадь порскнула ноздрями, и они поехали. Точнее ска зать, медленно и неуклюже поползли по ухабистой колее, глубоко вдав ленной в рыхлую землю, которая беззащитно мягка и податлива дела ется после вскрытия векового дерна. Разговаривать в грохочущей, ныряющей, переваливающейся с боку на бок, дребезжащей машине никакой возможности не было, и Таня, уцепившись за шершавую скобу-ручку, принялась оглядывать все по сто ронам, рассматривать проплывающую мимо тайгу. Привыкнув воспринимать лес общо и поверхностно, как чей-то ма лознакомый зеленый дом, стоящий далеко — за городом, где-то на отши бе, который дает летом прохладу, приют и пищу зверям и птицам, а зи мой завален снегом, заперт для случайных необязательных гостей, она только сейчас начала замечать его сложный организм, его строгую и за кономерную многоэтажность. Выше всех — сосны, пышноголовые, силь ные, упрямо устремленные к солнцу. Пониже ■—деревья лиственные, бе реза, осина, тополь. Они тоже любят солнечный свет, но достается им ку да как меньше. Вот и отыгрываются на подросте, стараются нависнуть над ним, перекрыть живительные лучи, заморить темнотой. Пихта и ель сбиваются друг к дружке, предпочитая низинки, им и тень по душе, и сы рость, и не так отчаянно стремятся они в высокое голубое небо. Совсем близко от земли кустарники вперемешку с малосильной рябиной, чере мухой. На самой земле —травы, ягоды, цветы... Скудный выпадает им свет, вот и радуются они каждому лучику, вот отчего так незабвенно иг рает красками в распогожий летний день таежная полянка... Недавно Леша вычитал из газеты, что ученые обозначили присутст вие человека в природе как фактор беспокойства. Так и написано в га зете: человек —> фактор беспокойства... Таня зажмурилась (легкая дурнота закружила голову). Она пред ставила вдруг, как беззвучно и бессловесно, обреченно погибают сейчас под стальными траками громоздкой машины сотни крохотных незамет ных жизней, а те, что поспособнее и проворнее, спешат укрыться, убе жать, отползти в сторону, затаиться, не привлечь к себе внимания, пере жить фактор беспокойства, вторгающийся в их мир. Она чувствовала, как по земле движется что-то безысходно тяжелое, как хрустят кости, обрывается дыхание, восприятие света, звуков... Нет, разве так можно?!. — Укачалась? —обеспокоился Ким Иванович и, развернувшись, осадил «коня». 78
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2