Сибирские огни, 1982, № 10

многое можно сделать, и не на сто двадцать процентов, а на столько, сколько сможет вместить в себя душа...» Чебота толкался: — Я если что не так, извиняйте... Карабаныч разговорился: — Оно, в жизни-то, не сразу все понятно. С первой-то вот жил я так: зарплата — моя, отопление — мое, свет, радио — мои, корма — мои, налоги — тоже мои. «А твое — что?» — спрашиваю. «А ты!» — говорит и валяется себе на диване, вон на том, где тетки сидят. Я ее в пищеблок устраивал, не пошла. «Тогда,— говорю,— давай разделимся!» И сошелся с Машкой. Он зорко осмотрел заставленный закусками стол: — С такой женой все поровну! — Я хоть и лапоть,— вел свое Ивлев,— а скажу так: наша работа сложная, она с живым деревом связанная... — Была работа,— крикнул издали Чебота.— Ты извиняй! Дымочек, не допивая, поставил стакан: — Сожгу я вашу газету! . • — А я-то,— голосила на другой стороне стола Маша, "Жена Карабанова, полная, краснощекая, обернувшая бедра передником.— Я-то росла голой и сирой, хворой и бледной, зато веселой. Война ведь, тряпки нет лишней, трусиков сшить не из чего. А в школе затеяли вечер дать для родителей, решили показать им бабку, дедку да репку — повеселить! Меня выбрали Жучкой. «Веселая ты,— сказали,— вылитая Жучка!» Спря­ талась за кулисы, а дедка уже тянет репку. Бабка приковыляла — не получается у них, старики-то в зале так и смолкли: вот война-то, лютая-то, до чего довела людей: овощ собственный выдернуть из грядки не могут. Повеселили, называется... Тут меня и толк­ нули. Выскочила я на четвереньках на сцену, пришитым хвостом взбрыкиваю — фор­ менная Жучка. Народ так и ахнул, за животы держатся. «Ну, Машка!— думаю.— Ну, артистка! Рассмешила усталых людей!» Только учительница наша, сейчас покойница, шепчет мне из-за кулис: «Опять ты, Машенька, забыла штанишки...» Музичиха, черная, кривая как месяц: — А плох мой старик, бабоньки, плох. Как три года назад залез на печку, так и не слазит. Спросит про старого Дымочка — жив еще? — и опять лежит, просит: «Подтопи, старая, печку». А под ним и так, чуть не дымится шуба-то, только не идет в него тепло. Так лежит и жалобит: «Ой, Стеша, ой, Стеша, а как ты первой умрешь? Мне-то тогда как?..» 11 5 ’ Дымочка как током пронзило. «Один ведь сейчас отец, О д и н... До Карабанова ему не дойти, спина болит. Да и не пойдет он — портить праздник. Лежит, наверное, слушает радио...» «И это ведь не хунты и не америки интересуют его,— поздно, но наконец догадал­ ся он.— Не всякие там страны дальние... Ему м ы интересны. Он хочет знать, как тут б е з н е г о идет жизнь... Вот стянул Чебота плаху — ему это интересно. Вот сработал Карабаныч фирменный книжный шкаф — ему это очень интересно. Вот поругался Ян с Фросей отцу это тоже обидно, но интересно... А я? Что я ему рассказываю? Он что ни попросит, ответ у меня один: «А нормально!» Я ^ведь скорее убегу к Олежке, друж­ ку, чем буду слушать, что это там случилось с отцом в двадцатом году или в тридца­ том... А ведь есть о чем поговорить! — понял Дымочек.— Тот же инструмент: отец его делал по своей руке, но смотри и на мою он пришелся. Значит, задумывался отец обо мне. Вроде не^ смотрел на меня, отпускал на пару веревок, а сам задумывался... А я ведь запросто могу бросить топор под ноги — пусть ест его ржа. Хорошо, отец каждый вечер на ощупь проверяет двор. Ему этот топор как брат, он на нем знает историю каждой зарубки...» По-новому, п р и м е р я я с ь , Дымочек взглянул на собравшихся. Вот Чебота, скуп он, известно. Но если идет к отцу, то с пивом, знает, с чем прийти... И не он один,' к от­ цу в с е ходят, будто о-н, правда, умнее или сильнее всех... «А нехорошо ему одному... Книгу не возьмешь, не сделаешь лишнего шага. Ну, по­ пилит на скрипке. «Мы красная кавалерия...» И снова лежи, жди смерти. А она хит­ рая. Когда от нее не уйти, она притворяется неторопливой, рядом ходит, разминается. 42