Сибирские огни, 1982, № 10
Сидел, на улице, гляжу — не сидит. — Да ничего, перекуривает. — Спрашивает про Америку?. — Спрашивает. — Значит, еще поживет.— Карабанов тряхнул светлыми кудрями: — А мы тут поро сеночка порезали, вот смолим. Ты прихвати свежатинки деду.— И взглянул остро: — За- • ходил к Яну, да? И к Чеботе заглядывали? — Да так... — протянул Дымочек, зная, что Карабанов не Ян, с ним не пошутишь. Слово Карабанова — закон. Он це директор, он не мастер, но если он сказал,— многое получится именно по его словам, и шутить тут не надо. Вон ведь как смотрит, сверлит глазами — хочется ему знать, что такое занесло Дымочка к Яну Утробину и к Чеботе. — У тебя тоже, смотрю, новости,— Дымочек с намеком кивнул на плотницкий, приткнутый в углу ящик.— Раныпе-то инструмент ты вроде оставлял в столярке... По баиваться стал, или что? ^ — Х о р о ш и й и н с т р у м е н т,— коротко, ясно объяснил Карабанов.— Входи! — Да, вот еще...—Дымочек извлек из кармана подарок. С подарками в Таловке всегда было просто, уважают — принесут. Чеботе однажды доставили мешок бобов — взял... А тут, ни с того ни с сего,— ниппеля, прерыватель! Карабанов расцвел, тряхнул светлыми кудрями: — Вовремя! Но стояло между ним и Дымочком не сказанное вслух слово; колкое, темное, оно их не пускаЛо друг к другу, и так, вроде весело, не ч у в с т в у я себя, они и вошли в дом; один — стараясь не высказать свое слово до срока, другой — стараясь вызнать это слово сейчас. 10 Ели. Разговаривали. Дымочек прислушивался к разговорам. Бабки в черном, тетки Карабаныча, разглядывали широплечего, кудрявого племя ша, вздыхали: «Ох, Поль, весь в Макара покойного, весь...» Тетя Поля, мать Карабано ва, кивала: «Глаза братнины, его глаза...» Слушать было трудно. ' Собралось человек семнадцать, каждый был уже немного навеселе, подливали друг другу, да свежатина дымилась, да круглились помидоры, лоснились зеленоватым холод ком резанные вдоль огурцы. Прибрел помяЛ>ій Чебота, сел в пяти стульях от Дымочка, спрятал в стакане лисье лицо. Кто-то спросил: «А Ян где?» Повернулись к Ивлеву, тот пожал плечами, а Дымочек смолчал. У каждого свой разговор. Не тот еще, в котором открываются, изливают душу. Для такого разговора время еще не пришло. Пока больше оборонялись, не давали себя разгадать. Только Чебота, хватив#лишку, толкался локтем, напирал на надрыв: «Ты извиняй, ведь как люди, а? Ты извиняй...» Карабанов пьяниц журил: — Один такой вот лег на полке в бане, говорит: «Не выйду без выпивки. Забастов ка». Меня позвала тетка Ульяна, я говорю: «Пойдешь?» А он еще смеется: «Без выпив ки?» Ну, я и вынес егв,— Карабанов с восхищением показал свои здоровенные руки. — О чем это тетки шепчутся? — тихо спросил Дымочек Ивлева. Родственник хмыкнул: — Да чо, Дымочка хотят убить... Тетки, правда, сдвинули друг к другу седые головы, шушукались вполголоса. Че бота толкал соседей локтями: «Если я чего лишнего, так извиняйте, а? Ведь люди...» И кричал: «Ты извиняй, Карабаныч. Я без подарка, но знаю уже, что сделаю. Я — ма стер, ты знаешь, мне только фетр белый достать...» Странно было слышать прижимисто го, вдруг разошедшегося Чеботу, но еще более странным казалось Дымочку отсутствие Олежки, дружка. Олежка любил сборища, его все слушали, он мог прочитать перед всеми «Ты жива еще, моя старушка», а мог просто повеселиться — в этом ведь не надо разряда... «Будь у меня пять Олежков,— подумал вдруг Дымочек,— я бы их обучил. Ведь если так любить с в о е , как Олежек любит,— каждый таловский куст, речки и лес,— 41
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2