Сибирские огни, 1982, № 10

Раз*^ ты не знаешь, что на мѵ*ѵ Вел людей упорно-смелый путь? Не такие опускались руки. Не такая задыхалась грудь!..» Уж давно молчит моя родная. Уж навек замолк ее совет. Но я все борюсь, не уставая, И во мне раскаяния нет. А врагов несметнее все сила. Все друзья ушли куда-то прочь... Может быть, сразит меня могила. Но мой дух врагам не превозмочь! Справедливо будет признать, что в поэзии И. В. Омулевский предстает личностью ку­ да более сильной, стойкой и цельной, чем в жизни, которую Горький, применительно к судьбам большинства литераторов-разно- чинцев, редко доживавших до 40 лет, с го­ речью называл голодной, трущобной, кабац­ кой. В этоМ нет никакого противоречия: жизнь была для И. В. Омулевского терза­ нием физическим, поэзия — озарением ду­ ховным. В жизни можно проявить слабость характера, особенно когда видишь себя в тисках «безвыходных» обстоятельств. Сла­ бости духа не вправе позволить себе поэт, зная, как неминуемо отзывается она робо­ стью и фальшью слова. «Ничто земное не спасет» тогда от «позорной колесницы», по­ тому что нет в мире ничего гибельней, чем «разврат пера,— когда вредят с недобрым умыслом идее,..». Только один раз за всю четверть века ли­ тературной работы И. В. Омулевскому до­ велось увидеть свои стихи собранными под одной книжной обложкой. Это случилось в его последний год, когда в Петербурге был издан сборник «Песни жизни». Следующий небольшой сборник «Земной рай и тайна карьеры», объединивший юмористические и сатирические стихотворения, вышел год спустя, когда поэта уже Не стало. Но не­ смотря на всего одно прижизненное, да и то под конец, издание книгой, журнальные публикации И. В. Омулевского столь за­ метны, что его активное и постоянное при­ сутствие в русской поэзии ощущалось не­ прерывно и в 60-е, и в 70-е годы. Об этом «позаботилась» сама эпоха, пол­ нозвучно и многоголосо отпечатавшаяся в творчестве поэта неповторимостью духовно­ го поиска поколения, отразившаяся его ра­ достями и печалями, надеждами и разоча­ рованиями, многими больными проблемами и трудными заботами. Закономерно, что одним из ближайших, если не самым ближайшим, ориентиров для Омулевского-поэта была некрасовская «му­ за мести и печали» — знамение и знамя эпо­ хи. И хотя до идейно-художественных вер­ шин, закрепленных лучшими стихотворе­ ниями и поэмами старшего современника, ему не дано было подняться, свой творче­ ский поиск он осуществлял на пути к ним, в русле, проложенном гражданской лири­ кой Некрасова, с мощным потоком которой сближал собственную поэтическую струю. Такое сближение обнаруживается не только опосредованно — в ‘тематических аналогиях, жанровых и стилевых паралле­ лях, но нередко в прямых образных пере­ кличках, подтверждаемых текстуальными совпадениями. Сравнить, к примеру, изоб­ ражения карьерного преуспевания чиновни­ ка в стихотворении И. В. Омулевского «Признание» и в некрасовской «Колыбель­ ной песне». У Омулевского: Весь превратившийся в лесть. Ныне ползу я ужом — И... в результате уж есть Деньги и каменный дом. У Некрасова: Тих и кроток, как овечка, И крепонек лбом. До хорошего местечка Доползешь ужом... Купишь дом многоэтажный, Схватишь крупный чин —- И вдруг станешь барин важный. Русский дворянин... Предвосхищением некрасовского «...сейте разумное, доброе, вечное» воспринимаются призывные строки из стихотворения-песни И. В. Омулевского «Светает, товарищ!..»: Не думай, что труд наш Бесследно пройдет; Не бойся, что дум твоих Мир не поймет... Работай лишь с пользой На ниве людей Да сей только честные Мысли на ней... При очевидной несопоставимости талан­ тов, несоизмеримости мастерства творческие миры Некрасова и Омулевского оказыва­ лись сопредельными в силу кровного или, если говорить языком литературоведческих понятий, типологического родства. Такого глубинного родства, при котором за внеш­ ними точками сопряжения сокрыты внут­ ренние сцепления, в свою очередь отражаю­ щие характерный для 60—70-х годов прош­ лого века тип взаимосвязей литературы и жизни, искусства и действительности. Жизнь, действительность привносили в идеи и образы поэзии 60—70-х годов близкие темы и мотивы, сходные интонации, мело­ дии, ритмы, становившиеся в структуре сти­ ха тем родовым признаком, который объ­ единял многие поэтические индивидуально­ сти. С разной степенью глубины, но одина­ ково свободно дух и пафос эпохи прони­ кали в стихи поэтов-демократов волнами одного диапазона. Настроенность на них И. В. Омулевского рождала поэтому общее с другими не только в стихах, которыми он наследовал традиции некрасовской школы, но и в стихах, которыми, как то было в «Светает, товарищ!..», .ее по-своему опере­ жал. Типология, однако, типологией, но при всей очевидности сходства и близости как с Некрасовым, так и с другими поэтами-ше- стидесятниками, будь то А. Плещеев или М. Михайлов, В. Курочкин или Д. Минаев, в творчестве И. В. Омулевского была и своя поднятая целина. Она принадлежала ему одному, и только он мог распахать ее не в пример многим другим старшим и младшим современникам. Такой разработанной И. В. Омулевским целиной стала для русской поэзии 60—70-х годов тема Сибири. Неог­ лядные просторы отчей земли, суровое ве­ личие ее природы, неразмытые краски рав­ нинных и горных пейзажей сливаются под пером • поэта в своеобразную симфонию, взаимосвязанными частями которой воспри­ нимаются стихи, названные «дорожными набросками»: «Бирюринский лес», «Близ 161 И Сибирские огни № 10