Сибирские огни, 1982, № 10

Впрочем, взаимоотношения - Колыбаева, Азоркина и Свешнева, какую бы значи­ тельную худржественную нагрузку они ни несли, составляют только одно из звеньев в многоплановой структуре романа «Шахта». Взаимоотношения эти помогают ярко и вы­ пукло высветить духовную суть главного героя: его всеобъемлющую доброту, неис­ сякаемый гуманизм, подлинно коммунисти­ ческое отношение к труду. Михаил Свешнев стал стержневым, це­ ментирующим весь роман образом не толь­ ко потому, что через него проходят основ­ ные сюжетные линии произведения, а еще и потому, что изображенный А. Плетневым герой типичен. В нем органично сочетаются духовная зрелость и классовая ответствен­ ность, общественные, государственные и личные интересы. Типичен Михаил своей социальной и нравственной активностью, тем, что принимает близко к сердцу все, чем живет его народ, его страна. Это и да­ ло повод критику Н. Подзоровой назвать Михаила Свешнева «общественной душой». Однако не менее типичен герой А. Плетне­ ва своей судьбой, дорогой в рабочие. В романе «Шахта» писатель изобразил кадрового рабочего крестьянского проис­ хождения. Таких здесь немало. «Все мы тут, Миша, залетные — не один ты», — го­ ворит Свешневу старый шахтер Федор Лытков, и он прав. Со всех концов России занесла сюда, на эту восточную окраину страны, судьба людей. Вал за валом в раз­ ные времена накатывались на этот дальне­ восточный берег переселенцы. Такова де­ мографическая специфика этого края, но с другой стороны— и характерная особен­ ность значительной части современного ра­ бочего класса. Отличительная черта Свешнева и тех, ко­ го он олицетворяет, заключается в их дву- единости: родившись в деревне, личностью они стали в городе, на промышленном предприятии; проведя детство свое в тяже­ лую военную пору в крестьянском труде, они вылетели из родного гнезда, чуть толь­ ко «став на крыло», да так и не возврати­ лись, прикипев к другому делу. Добрые нравственные устои, заложенные сельским укладом жизни, помогли стать им полно­ ценной личностью, а крепкая трудовая за­ калка и крестьянски заинтересованное от­ ношение к труду, как началу начал, сказа­ лись потом и на новом поприще, новой сфе­ ре приложения их сил. В свое время В., Шукшин нащупал в на­ шей жизни явление, которое критики окре­ стили «маргинальностью». Он показал че­ ловека уже не деревенского, но еще и не городского, стоящего (по его же выраже­ нию) как бы одной ногой в лодке, а другой на берегу. У А. Плетнева выходец из дерев­ ни уже прочно становится горожанином и уверенно занимает свое место в передовых рядах рабочего класса. И все-таки деревен­ ское не исчезает в нем бесследно, душевная раздвоенность время от времени дает о се­ бе знать приступами ностальгии по тем ме­ стам и тем с рождения близким людям, к которым давно назад нет хода. «Михаилу иной раз чудилось, что живет он две жизни, что родился сразу в двух ме­ стах: там, в черноземной степи, где обойди все до окоема, а камешка даже с воробьи­ ное яичко'не найдешь и тут, где взнялись сопки из дробленого камня — некуда лопа­ той ткнуть, все звенит... Для него эти две земли, расположенные за шесть тысяч кило­ метров одна от другой, будто сдвигались, сливались воедино». Обе эти земли, обе «малые» родины сое­ диняются в сознании Свешнева скорее все­ го потому, что на каждой из них видит он людей, близких своему мироощущению людей, которые живут и работают «по во­ ле сердца и наивысшего страдания»1 вы­ ращивают ли они хлеб или добывают уголь. Не случайно Михаил вдруг обнаруживает в чем-то главном неуловимое сходство меж­ ду своим родным дедом Егором и старым шахтером Андреем Туровым, Федором Лыт- ковым и пастухом Лабуней из Чумаковки Свешнев чувствует, что и сам он тоже не­ сет в себе их черты. Соединив в душе две земли, две родины Михаил Свешнев стал в то же время и про­ должателем двух трудовых династий: крестьянской, свешневской, и шахтерской идущей от Андрея Турова, в семью которо­ го, женившись на его внучке Валентине влился Михаил. Находя неожиданное сходство близких ему, но разделенных громадными расстоя­ ниями людей, Свешнев приходит к убежде­ нию, что родина — это не только то место, где ты родился, но и та земля, которой ты оказался полезен, те люди и дело, которые духовно питают и обогащают тебя. Понимая это умом, сердцем тем не менее Михаил долго^ не может принять того, что его жизненный выбор состоялся, что здесь на шахте, его место. Все чудится Бараба| все кажется, что там, в Чумаковке, он дол­ жен быть. И мечтает Михаил начать все заново — «...дом купить в Чумаковке, рабо­ ту наити рокрепче, завести корову, овец, само собой и кур-гусей, огород...». И в конце концов Михаил не выдержива­ ет, уезжает на родину... Что же — снова традиционная тоска по старой доброй русской деревне, по которой столько пролито слез нашими писателями- «деревенщиками»? Еще одно возвращение к истокам? Во всяком случае побудительные мотивы возвращения Свешнева такой сен­ тиментальной памятью о прошлом и отда­ ют. Имеется в виду, конечно, не та преем­ ственная благодарная память, которая свя­ зывает Михаила с «величайшим поколени­ ем величайшей силы духа» и без которой немыслимо становление положительного героя современности. В этой связи совер­ шенно прав Э. Шик, разбиравший в статье «Декларации и аргументации» («Сибирские огни», 1980, № 10) образ Свешнева: «Имен­ но эта добрая память во многом определя­ ет нравственный облик героя, делая ничем как будто бы не примечательного рядового труженика личностью деятельной, чуткой к проблемам сегодняшнего дня». Но в меч­ тах о возвращении Михаилом Свешневым владеют воспоминания другого рода: в ро­ зовом мареве давно ушедших лет видит он прежнюю, привычную, полупатриархаль- ную деревню. К чести А. Плетнева, он не сбивается на привычное в «деревенской прозе» умиление кондовой патриархальностью. Возвращение в родную деревню обескураживает Свеш­ нева. 155