Сибирские огни, 1982, № 10

Признавая доброту мерилом человеческой ценности, А. Плетнев тем не менее не делает из этого аксиомы. Принцип доброты в его произведениях постоянно доказывается ге-- роями как бы Заново и заново испытывает­ ся на прочность, нравственную устойчивость. И в этом плане писатель диалектичен, ибо извечная борьба добра и зла не знает ни остановок, ни перемирий. Она захватывает всех без исключения героев А. Плетнева, заставляя задуматься о правильности своей жизни даже тех из них, кто в этом до поры, до времени никогда и не сомневался. Главный герой повести «Отец крестный» (в журнальном варианте — «Три дня в сен­ тябре») Тимофей Салов стремился только к одному: к легкой бесхлопотной жизни. А для этого — считал он — необходимо не под­ чиняться кому-то, а командовать самому. Черную же работу пусть делают другие. И первые годы в шахте, когда пришлось рабо­ тать в забое навалоотбойщиком, ему с его притязаниями показались унизительными: НН;Же по служебной лестнице никого не было. Разумеется, нет ничего предосудительного в желании стать руководителем. Хуже дру­ гое — Салов хотел добиться этого при ми­ нимальных затратах труда и умственного напряжения. Амбиции Салона проявились с юных лет еще в родной деревне, но одно-, сельчане быстро поставили ретивого канди­ дата в начальники на место, и Тимофей по­ дался в шахту пытать счастья. И здесь счастье быстро «улыбнулось» ему. Шла вой­ на, катастрофически не хватало специали­ стов, и, чтобы как-то восполнить этот про­ бел, были организованы при шахте полуго­ довые курсы горных мастеров. Окончив «академию» (а она так и осталась его един­ ственным теоретическим багажом), Салов становится сначала мастером, потом и начальником участка, а добившись положения, с каким-то упоением изо дня в день не устает доказывать, что он «началь­ ник». В отличие от Василия Коробова, у кото­ рого в бригаде Салов начинал работать и который «емко работал, тем и возвышался над другими», Салов брал нахрапом, гор­ лом, циничным и беспощадным волюнтариз­ мом, в то же время технически безграмотно эксплуатируя близлежащие угольные пла­ сты. Возвышаясь, унижай других — един­ ственное правило, которому он следовал неукоснительно, правило, ставшее посте­ пенно сущностью Салова. Вполне естествен­ но, что он и представить себя не может больше в роли рядового шахтера, что так упорно цепляется за свое место, хотя сам давно стал тормозом в производственной жизни шахты. «Силы-то еще есть, никуда не растрати­ лись, рудстойку еще вместо кувалды кула­ ком Салов мог подбить; два, года повкалы­ вать, хоть и крепильщиком, плевое дело, но ведь тогда ни одна живая душа не будет под­ чиняться, никогда до конца дней своих, а об этом он только подумает — аж мертвит всего. Это ж сразу провалиться на самое донышко жизни — иначе Салов и не пони­ мал. Ну если вот не предназначен он жить на свете так, чтобы никто ниже его не стоял?» За два года до его, Салова, пенсии появ­ ляется на шахте новый директор. С его по­ явлением кончилось благополучное сущест­ вование Салова. Когда-то, еще будучи сту- дентом-практикантом, Канарейкин попал на участок к Салову, и тот, верный своему правилу, в полном смысле этого слова из­ мывался над тщедушным студентиком, за­ ставляя его делать непосильную работу. Но, странное дело, чем больше взваливал на него Салов, тем,крепче становился Кана­ рейкин. И вот теперь, ожидая встречи с директором Канарейкиным, Салов готовит­ ся к возмездию — отлучению от должности. На этом переломе автор и показывает свое­ го героя. Впервые за всю жизнь Салов засомневал­ ся — так ли жил? И задумавшись, «увидел себя одним-одинешеньким на весь белый свет». Друзей не оказалось, с женой никог­ да духовной близости не было. Он и за дол- жность-то цепляется, может быть, еще и потому, что только благодаря ей существу­ ет у него какой-то контакт с людьми. Всей логикой своего существования Са­ лов поставлен перед выбором между людь­ ми и одиночеством. Но трагедия в том, что, по существу, выбора ему нет. ЖиЗНІу не прощает тем, кто руками других строит собственное благополучие. Это, так сказать, подводная, глубинная часть конфликта. Внешне же все разрешает­ ся довольно просто и примерно так, как и предполагает Салов, с одной, правда, су­ щественной оговоркой: Канарейкин не мстит Салову. Он и в самом деле предлагает расстаться тому с должностью начальника участка, но это вовсе не акт мести, а насто­ ятельное веление производственной не­ обходимости. И Канарейкин при встрече с Саловым тонко и тактично подводит его к осознанию этой необходимости. Канарейкин живет совсем в другом нравственном измерении, нежели Салов, где превыше всего ценятся человеческая доброта, стойкость, уважение к честному труду и где о достоинствах рабочего чело­ века судят прежде всего по его способности все силы отдавать делу, умению чувствовать ' локоть товарища. Впрочем, много лет назад, закончив прак­ тику и уезжая, Канарейкин действительно «клялся отомстить Салову, запомнить его, лобастого, желтоглазого... Но шли годы, добавляя к пытливому уму Канарей­ кина мудрость, и он уже с усмешкой вспоминал о своей клятве, потому что давно понял: если б не смог по тесному штреку перетащить лес до лавы, значит, и в будущем многое не сумел бы сделать. А злоба Салова была не от его силы — от слабости и страха, мстить же слабому и на­ пуганному человеку, значит, унижать себя». Так, сам того не желая, стал Салов Кана­ рейкину «отцом крестным». Принципиальный и острозлободневный спРр с саловыми о смысле и способе суще­ ствования, о рабочей чести и совести, на­ чатый еще героями рассказа «Без свидете­ лей» Кузьмой Солдаткиным и Трофимом Сучковым, в првести «Отец крестный» не исчерпался. С еще большей силой вспыхнул он в романе «Шахта», втягивая в свою орби­ ту не только сферу производственного (как это по преимуществу было в «Отце крест­ ном»), но и общественного и личного бытия рабочего человека. В своем главном (на сегодняшний день) 153