Сибирские огни, 1982, № 10

Это строфа из оригинала. Проследим же, как в «новой редакции» звучат последние строчки: Унылую песню заводит, О Родине плача поет. Вставлено, как видим, всего од«о-единст- венное слово, но какое слово! Как оно уси­ ливает содержание, с какой страстью пере­ дается боль души, жгучая тоска по Ро­ дине. Петь плача... да, это надо было приду­ мать, придумать самим сердцем. Вот и спросишь себя: можно ли петь плача? От­ вечу, что да — если человек на чужбине и раним тоскою по отчему краю, то это не только возможно, но и неизбежно. Ведь песня звучит на Руси издавна, звучала не­ изменно, а вдалеке от Родины неизвестный автор, видимо, человек, изнуренный страда­ ниями по любимой отчизне, добавил это слово, добавил, как частицу своего сердца. Скажу лишь, что мы все до единого не смогли эту песню петь иначе, как плача. і* * * Жуткое, беспощадное безмолвие. Вокруг ни признака жизни. Лишь с Северного моря ползут мутно-свинцовые волны тумана, ползут по черной земле, исподтишка, по- змеиному. Асфальт, постройки, деревья все глубже утопают в густеющей синеве, воз­ дух все влажнеет, все труднее становится дышать. Приближаются холодные осенние сумерки. И никому, казалось бы, нет в столь раннюю пору дела до этих мрачных явле­ ний природы, ибо, как поэт утверждает, Спит деревня на рассвете Богатырским сном. Но есть исключения — и очень печальнее. Да, эта деревня тоже спала крепким пред­ утренним сном. Но ему, этому прежде­ временно одряхлевшему человеку, было не до сна. Он стоял возле своего домика, тоже утопая в холодном, мутном тумане. Но он его не замечав, он был весь устремлен в дальнюю даль, там он был со всеми своими мыслями,— в ту сторону он всматривался до боли в глазах. И когда на горизонте забрезжила первая еле-еле заметная поло­ ска зари, сердце человека учащенно заби­ лось. Теперь он и вовсе словно заворожен­ ный следил за тем, что там, вдалеке, про­ исходило. Сколько раз он уже так же рано вставал, с таким же нетерпением ожидал час рассве­ та. Сколько раз он видел, как кромка небо­ склона заливается то багряно-золотым, то розовым, то пунцово-красным светом, и все эти цвета были ему близки и дороги, и ни­ как он не мог наглядеться. Нет, он не ху­ дожник, не поэт, который бы хотел изобра­ зить это диво природы на полотне или вы­ разить в поэтическом произведении. Он кре­ стьянин, простой человек, но человек на чужбине, и этим сказано многое... ведь там, на востоке, где встает солнце, его родимый край. Там он родился, вырос, там его дет­ ские тропинки, голубая речка с зелеными берегами, там она — его первая, робкая, оставшаяся святой, незабываемая любовь... Да... он надеялся вначале, надеялся и позже, что тоска постепенно пройдет, все со временем забудется, боль по дому утихнет. Нет — миновали годы, десятилетия, прошло около сорока лет, но боль не утихла. Он за эти мучительно долгие годы убедился, что раны самые страшные могут зарубцевать­ ся, но тоска по Родине — это рана самого сердца, которая никогда не заживает, рана, которая будет зиять до последнего мгнове­ ния жизни человеческой. Глубоко погруженного в тяжкие разду­ мья, изнуренного и исстрадавшегося — та­ ким его вижу, таким он останется в памяти. Так он стоит по плечи в свинцово-мутном, проникающем до костей тумане, так он сто­ ит у печального домика под чужим холод­ ным небом — одиноким, заброшенным, поте­ рянным, стоит лицом к Родине. Нет, не только лицом, но и душою, всем сердцем. ♦