Сибирские огни, 1982, № 10
вательно, с большим старанием, ничего для такого случая не жалея. Арона мы долгие годы знали как труже ника того склада, которого в народе харак теризуют примерно так: «Ему всякая рабо ты по плечу, в любом деле молодец молод цом, а вот даром речи... бог обидел». И вдруг... такие слова: «Многоуважаемые гости! Земляки вы мои родные! Долго мы ждали этот час. Очень и очень хотелось ус лышать живое слово из отчегр края. И вот он, этот' отрадный миг, настал. Событие-то ведь какое! Предлагаю первый тост за то, чтобы нам так же всем вместе, да при доб ром здравии и солнечном мире на всей зем ле встречаться еще много-много раз...» Еще взволнованнее, проникновеннее прозвучал тост хозяина в честь, как он выразился, «самого дорогого, что у человека есть на свете — матери-родины». Ну, что тут можно было подумать... А то, что слова эти произносились от всей души, что они вынашивались вместе с думами об отчизне и, возможно, Арон их не раз уже повторял сердцем. И еще подумалось,' что великое притяжение Родины — это и вели кая жизненная школа, которая научит че ловека и по-иному мыслить, и яснее отли чать белое от черного, и талантливее вы разить чувства... Словом, хозяин задал, к удовлетворению всех «своих родных», подобающий тон — оно стало ощущаться уже на первых порах, причем люди на чужбине хотели не только «очень и очень услышать живое слово из отчего края», но и сами вспоминали бес численные эпизоды сибирской совхозной жизни: «А помнишь, как над бригадиром подшутили?» — «А помнишь, как весело со ревновались?»— «А стишки в боевом лист ке — Солнце улыбается, Тучи надвигаются, А Солинский с Горобцом Спят — не просыпаются. Интересно бы узнать, Что им снится, что за сны... Сено надо скирдовать, А засоням — хоть бы хны, помните?» Да, трудно из памяти вычеркнуть собы тия, особенно те, что связаны с дорогими человеку местами. Ведь происходило это свыше тридцати лет тому назад (точнее: на сенокосе в 1946 году), и такие простенькие строчки запомнились дословно (кстати, не мне как их автору, а тем, кому они были посвящены). Да разве память сохранила только эти строчки? Упоминались, казалось бы, абсолютно незначительные, никакого ин тереса не представляющие происшествия, а вот там, вдалеке, они как бы заново ожи вали, приобретали звучание, смысл, ибо все это было связано с родным краем, явля лось кровной его частицею. ...Среди гостей обращал на себя внима ние незнакомый нам пожилой мужчина. Как-то он выпадал из общительного, слово охотливого ансамбля. Хотя и заметно было, что ему «российская беседа» ох как по ду ше... Но сам он и словечка не вымолвил. Когда вышли под открытое небо на пере кур, он попросил отойти в сторону, предло жил сигарету и сказал: «Вы, пожалуйста, не думайте, что мне тут чем-то не угодили.» С превеликим удовольствием принял бы участие в разговоре, но мне, к сожалению, сказать нечего... Я в некоторой степени ви новат перед всеми своими земляками...» Чувствовалось, что у человека камень на сердце, и я дал ему понять, что готов вы слушать. Он с минуту помолчал, видимо раздумывая, с чего начать, глубоко вздох нул и продолжил: «Сам я с Украины. По пал сюда, можно сказать, ребенком. Сразу мобилизовали в рейхсвер. Было это в то время, когда гитлеровское командование совало на передовую всяких сопляков. Д а ли нам оружие, которое мы еле были в со стоянии держать в руках. Но, слава богу, стрелять не довелось — зато драпать 1при шлось вовсю... ибо петля на шее фашизма с каждым днем затягивалась все туже и туже. Ну, как бы там ни было, а служил я в армии врага и тем самым отрубил себе крылья навсегда. Любой из этих людей, что собрались сегодня за столом, сможет по даться на Родину, хотя бы в гости. Для ме ня же двери закрыты наглухо, я этой воз можности лишен. А знаете, как это тяжко сознавать, чго творится в душе... Сколько раз я утром выходил на крылечко, вгляды вался вдаль, туда, где занимается заря, туда, где милая Украина. Сколько раз1' го рел мучительным желанием хотя бы одним глазом взглянуть на зеленую лужайку у пруда, на яблони возле отчего дома, на тро пинки детства...» В темноте не видно было лица собесед ника, но состояние его ощущалось по голо су... Оживленные, вдохновенные воспоминания за столом продлились бы, наверное, всю ночь, но тут хозяин ,шутя заметил: «Это что же получается, господа, все говорим да едим, этак и харчей не напасешься. Кон кретно говоря, пора бы и честь знать да добрую песню спеть!» И зазвучали-раззвучались песни. В этот вечер впервые в жизни убедился, насколько могуче и глубоко песня может выразить чувства человеческие. Начали с немецкой народной песни, в которой говорится, что молодость несравненно красива, но нет ей, к сожалению, возврата... На первый взгляд, речь как будто бы лишь о цветущем возра сте и о дряхлой старости. Однако в данном случае обнаруживались и другие чувства, иной смысл... Затем исполнили произведения на рус ском языке, из которого приведу лишь одну строфу: ...на мою на могилку Уж никто не придет. Только раннею весною . Соловей пропоет... Слова из старинной народной песни. И эта нам с детства знакомая песня о маль чике, похороненном на чужбине, не затрону ла бы самые чувствительные струны сердца, если бы ее не запел тот мужчина с «обруб ленными крыльями»... Везде и всюду известна песня о бродяге с Сахалина. Но на этот раз мы ее услышали будто бы впервые, и не случайно. Суть в том, что одна из строф претерпела измене ние. Бродяга к Байкалу подходит. Рыбацкую лодку берет, Унылую песню заводит, О Родине что-то поет. 125
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2