Сибирские огни, 1982, № 9

«Я догадывался». «Ну, а что было делать? Ты пойми!—заторопилась <Она.—Кому письмо, зачем, кто такой Хаёрин?.. Ничего не понимала. Нет, лучше я сначала... Видишь, Федора когда похоронили, я не так за него,—прости меня, грешную,—как за Алешку переживала. Ну что теперь, думала, без отца?.. О себе-то ладно, хоть и молодая... И как женщине мне тяжело было, особенно в первые месяцы. Летом еще не так. А вот как зарядят дождички, ветер в трубе завоет —тошно так, тошно... Алешку спать утолкаю, а сама накину платок на плечи и читаю. А когда, бывало, по­ плачу—все ж легче...» Она пошла впереди меня, ей так легче рассказывалось. Мне было стыдно. Не мог’сказать определенно: за что было стыдно, а так —стыд­ но и все тут. «Наверное, с год прошло. Я и вспомнила про письмо. Да что, думаю, такого особенного, если и прочитаю? Что, думаю, я такая малохольная, клятву я, что ли, давала, не читать?.. Я полезла за зеркало... И, конечно, расстроилась. Стало обидно за себя и за Федора... А на Хаёрина —зло. Кто он такой, что ему Федор наказывает? Год прошел, а не едет за пись­ мом, нужно это ему?..» «Я ж и знать не знал». «Ну вот, видишь. Потом думаю: вдруг этот Хаёрин заболел или в дальней командировке? Заклеила и—и за зеркало». «И стала ждать?» «Смешной ты, Павел! Кого ждать-то? Жила да жила, с моря по­ годы дожидалась. Работала все в бухгалтерии. Иногда на поля с баба­ ми выезжала... Знаешь, ведь корову держала, сколь это мороки — ой-ёй-ёй! И пойми, без Петра свету бы не было. Огород, сено, дрова — все это он. А у меня и мамка больная, а переезжать ко мне не схотела. Так и живет в дому, где и я родилась, где и отец умер, он без ноги с фронта вернулся. Так что и на мать Петр старался». «Ничего себе: три хозяйства?» «Три на одного, а Валя нервничает. И она, конечно, права, что нервничает... Ночь-то, господи!... —Ульяна глубоко вдохнула воздух — процеженный, вкусный. Мы остановились у края деревни. Выше, на буг­ ре, темнели коровники. Окна почти всех домов деревни голубели от те­ левизоров.—А ведь Петр еще характер доказывал прежнему директо­ ру: пошел в вечернюю школу. В науках —ни бум-бум, все позабыл, что и знал. Я помогала. Но память у него: наизусть страницы вы­ учивал...» «Знаю про его учебу,—заметил я.—Вот же слон, а не человек! Я не потащил бы такой воз». «Думаешь? —она улыбнулась.—А что мы о себе знаем?» «Я себя знаю, Ульяна». «Ну, конечно,—призналась она.—Петр, он один такой на деревню. Ха-рак-тер!» Она была в этот вечер полна предчувствий. Она часто потом будет вспоминать этот вечер: а помнишь?.. И будет заглядывать мне в глаза: Паша, и ты ведь чувствовал, что всё, что мы в те минуты решили, ты чув­ ствовал?.. Ничего такого я не чувствовал, а просто я твердо знал. В тот вечер Ульяна не казалась мне лучшей женщиной из всех, которые встреча­ лись; были женщины и стройней, и, наверное, поразвитей в житейском образовании, но не было у них главного качества, которое я ценю в жен­ щинах: беззащитности. Ведь что ни говори, а мужчина от первородства воин, защитник. А теперь такие женщины, что только успевай отводить их удары, а разговариваешь с ними, словно бродишь в темноте по совершенно незнакомому дому, догадываясь о поворотах, углах, на которые легко можно наткнуться, и, падая в темноте, не всегда везет поберечься от шишек,—трудно сейчас с женщинами. «Павел! Говорю тебе раз и навсегда: только один Федор был. И— 96