Сибирские огни, 1982, № 9

к красному столу Холоньков, Ульяна, Петр Иванович и две незнакомые женщины —президиум. Подмывало зайти, да на лешего я походил в амуниции, и потягива­ ло от меня спиртным. Я нашарил под ступеньками ключ. Печка дышала в темноте жаром, пахло стряпаным. В миске, накрытые полотенцем, румянились пирож­ ки. Откусил: с капустою, любимые пирожки дяди Саши. Нажевываю, смотрю: телеграмма. Разворачиваю: «Павел приезжай срочно все уз­ наешь Наталья». Бегу в контору. Там истопница, сидит, уши развесила, я ей и так, и этак, чтобы ушла. Не понимает, ну и черт с ней... Девушка с коммута­ тора, напуганная встревоженным тоном, начала искать Любима Ви­ тальевича, он оказался в Доме культуры. «Зря нервничаешь,—загудел Любим.—Их оставили в твоей квар­ тире. Временно, разумеется. К лету обещали дать двухкомнатную. По­ нимаешь,—голос у Любима несколько виноватый.—Я в горком, в ис­ полком ходил. Туго с жильем в городе. Много строят, а очередь на жилье прибывает... Я, правда, скидку выхлопотал Наталье, как одино­ кой, а у нее гордость, заявила какая же я одинокая?..» «Надо же!.. Гордячка». «А что? И молодец!.. .У нее достоинство, и ребятишек держит в дос­ тоинстве... Я заходил на квартиру. Она стены белила, полы красила. Неплохая квартира. И что тебе не жилось в городе, Хаёрин?» ’«Не знаю. Как-то скучно на одном месте». «Что? В Боровиках веселее?! Иногда я злюсь на молодняк, честное слово. Есть неприкаянные среди вас: сезон в одном месте, сезон в дру­ гом, сезон в третьем. Много сезонников!.. Вот где ты, Павел, будешь че­ рез полгода?» «О! откуда же я знаю? Как повернется. От обстоятельств». «Нельзя так,—строго сказал директор.—Вы же будете специалис­ ты и руководители, матери и отцы. Это каждый день принимать реше­ ния! Вы—сами —самостоятельно! Без нас, стариков. Думаешь: вот праздник, а он морали читает... Не будь квашней, Павел, и вперед твер­ же смотри. Тогда и в ногу пойдешь... с нами». Прорвало меня, стал жаловаться, что не в ту струю попадаю. И в город не хочется, и в Боровиках оседать не хочется. Возятся со мной, цацкаются, а толку —что с козла молока. Директор прикрикнул: опять нюнишь? —и добавил, что ты, мол, стараешься, что людям нравится твое старание, и давай, сказал, иди на собрание... «Не пойду на собрание,—уперся я.—Пойду, когда сделаю жизнь продуктивной и гладкой да стану выполнять правила распорядка». Трубка зашелестела: директор смеялся на том конце провода. Он понял, что я цитирую зеленый щит у конторы. «Эту белиберду вы снимите, я сто раз говорил Холонькову,—от­ смеялся Любим.—У нас ты один художник, Павел Максимович. Вот оформи отделение, мы тебе все оплатим. А сделаешь хорошо, весь сов­ хоз разукрасишь!.. А Сейчас клади трубку, и на собрание. Всё». Отлегло на душе. Говорил директор как с равным, отчество даже вспомнил. Истопница поглядывала уважительно: смело говорил!.. От­ куда знать истопнице, что хрустела в моем кулаке телефонная трубка — чуть не раздавил ее от волнения. Всё так всё. Случилось, что и должно было случиться: нельзя дол­ го стоять одной ногой в городе, а второй —здесь. Надо одно что-то выбрать, и это время пришло—Любим ясно сказал. Уходила Наталья, теперь не я от нее, а она сама уходила, и эта телеграмма скорей для того, чтобы напоследок использовать меня елочным украшением на ее празднике жизни. Ведь она в тихую минуту, расслабленная редкой пе­ редышкой от всегдашних забот, сказала мне: « Для меня, Павел, сказа­ ла она, ты все же, слушай, человек-праздник». Я слушал, и распирала гордость. Но она уточняла мысль: тебя, слушай, всегда мало, как и праздников в длинном году. 82