Сибирские огни, 1982, № 9
понедельник, и сразу бросилась ко мне, но я, ей сказали, как в воду ка нул. Она пережила страшные часы: двое были рядом —и в один день их не стало. «Тебя ненавидела,—призналась она.—Весь свет клином сошелся на Федоре. Моя воля, я не отходила бы от него. А ты говоришь: нарва лась бы на Ульяну. Господи, об этом ли думать? Слушай! А красивая баба, эта Ульяна?» «Нормальная. Не красавица и не урод». Наталья ребром ладони вытерла губы. «Тебе письмо передали?»—как выстрелила. «Вот оно что? —я помянул Федора нехорошим словом (не вслух, разумеется) и испугался: столько посвященных.—И тебе это известно. Почему ты мне раньше не говорила, а?» «Почему, почему?.. По кочану!» —она потянулась к сигаретам. Я удивился: она никогда не курила при мне. И убрал сигареты в кар ман. Тогда она вытащила из-под стола пепельницу с окурками. Она выб рала окурок подлинней, пожирней, прикурила и так шумно потянула в себя дым, ЧТО я, курящий, содрогнулся. Я проснулся, когда солнце было довольно уже высоко, мальчишки укладывали книги в портфель, а Наталья вот-вот должна была явиться обедать. Честно сказать, я был удивлен, что она с вечера оставила ме ня в покое. Удивлен и чуточку уязвлен был, а в общем —она молодец. Обедал в столовой, потому что пиво на вынос не продавали, при шлось брать рыбное блюдо. Пиво горчило, пена спадала на глазах. Под сели двое: «К вам ііожно?» Я обрадовался, будет с кем поговорить. Но они деловито умяли первое, второе, пополоскали рты пивом, оставили недопитое и ушли, причем —в ногу. Пиво качали из бочки насосом. Ка чал все один парень, как нанялся, руки у него состояли из бугров мышц, волосатые, в татуировке. Небрежный рисунок: сердце, пронзенное стре лой,—бросался в глаза безвкусицей, теперь это такая редкость. Я ни как не мог вспомнить, у кого видел то же самое? Ну вот, кажется, сов сем-совсем недавно. А вспомнить хотелось. Я добросовестно обошел магазины: книжки, колбаса, торт. В общем,' все, что заказывал Холоньков. В предварительной кассе, чтобы не толкаться в очереди утром, я ку пил билет на поезд. Можно было и на раннюю электричку, да ну ее к чертям! —опять расстроенная память. Зашел в арматурный цех, поинтересовался: кто теперь нормиров щик? Я сдавал дела женщине, которая нервничала и говорила всем, что она здесь учахнет. Оказалось, она через месяц нашла парня, которому все и передала. Показали мне этого парня, крепок, громила. Я поманил его, мы вышли из цеха. Что-то было знакомое в его лице, мы где-то встречались. «Ты справляешься?'—спросил я тоном учителя.—Я на этой службе чуть не состарился, так что спроси, если что непонятно, отвечу». «Не надо,—сказал он.—Ведь вы—Хаёрин? Я учусь по вашим на рядам. У вас ужасный почерк, как шифровки, но я стал понимать». «Крепко устроился?» ’ Он затоптался, заоглядывался. «Нормально... А вы что? Вы хотите вернуться?» «Ни в жизнь!» «И правильно,—Он обрадовался.—Мне сразу сказали: Николай, до тебя тут работал Хаёрин, темный был человек. Это намек, что я не должен быть темным. Я стараюсь». «Значит, ты—светлый?» Николай развел руками: да уж, приходится. Я дошел до проходной, слышу, он зовет меня. Я подождал его, за дыхавшегося, озабоченного. Я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2