Сибирские огни, 1982, № 9
н0'.«(Л е щ ^ ,£ррі|!—завопили мальчишки.—Удирай, а то он пого нится!..» Но Лешка не удирал. Тогда, выковыривая из уха снег, я кивнул ему по-свойски, а он усмехнулся... как его отец Федор. К часу дня я шел знакомыми тротуарами города. Своим,ключом я отпер не совсем свою квартиру и не нашел пере мен. Наталья поленилась даже стены выбелить, а ведь я просил ее об этом. Стол и подоконник в кухне были заставлены посудой, а на верев ках висело стираное белье. Я заглянул в холодильник, а он пуст и чист, как в магазине. Чем они тут живут? И я пожалел, что приехал с пусты ми руками. Сначала я удивил пацанов. Они пришли из школы, побросали в прихожей портфели, заглянули в комнату: «Дядя Павел?» И огорчи лись. Я поспеші.л их успокоить: «Живите, живите, я тут проездом...» Они прошли в кухню, шептались там, а потом ушли, сказали: поиграть, но скорей всего дожидались на улице мамку, чтобы сообщить ей: дома гость. Все-то не по-людски у Натальи! У путных женщин: муж так муж, гость так гость, а у Натальи: муж —сосед, а гость — хозяин. Удивилась мне Наталья, а я полагал, что обрадуется. Она расспро сами не тормошила, я тоже скромно молчал. Весь вечер она запина лась о стулья, чертыхалась и беспричинно дергала ребят, которые," видя состояние матери, рано запросились спать. Я пробовал за них всту питься. Но такой на меня взгляд Наталья бросила, что я прикусил язык и убрался на кухню. Там я невесело думал, что зря я женщин идеализирую, зря возношу их— все они артистки добрые, все. Ведь еще недавно женщина, на которой сейчас полуспущенные, как у неряшливых старух, коричневые чулки и которая обнаруживает черты облыжной матери для своих ребят, недавно еще просила танго, а после томно вздыхала у ок на и напевала тихую мелодию. Она предстала в кухне, бделав прическу, и я неохотно признался: есть в ней изюмина. Стояла, улыбалась: «Здравствуй, Павел Максимович!» «Здравствуй». «Слушай, всего неделя прошла,—она ухмыльнулась и чуть повела плечами.— Неделя, подумать только! А как, слушай, сто лет прошло. Ты согласен?» Она присела со мной за полированный столик, каких дополна те перь в каждой столовой, и, рассматривая плывущее свое отражение на его синей глади-, молвила кротко: «Ты был... в Чите?» «Ага,—сказал я.— В Боровиках». «Ну и как? —спрятала улыбку,—Шумят Боровики?» «Шумят, шумят...» < «Павел, я догадываюсь, что к Ульяне наладишься. Обидно. А что делать?» «Не знаю. Скорей всего плюнуть и смириться». «Легко сказать». «Плюнь! —повторил я убедительней,— Было время, и ты мне сде лала ручкой. Захотела тогда с Федором —пожалуйста. Обидно. А что сделаешь?..» Она строптиво поджала крашеные губы. «Ишь, я виновата! Ловко, Павел ты мой Максимович, очень ловко. Ты что сказал тогда моему соседу? Сказал, что скоро, мол, развяжусь с Натальей. А ведь Федор еще не маячил тогда на горизонте. Что, не так разве?» «Так, так... Давай сменим пластинку». «Давай. Будем вспоминать о хорошем. У нас ведь и хорошее с то бой было. Я все помню, Павел». «Что уж там... крохи считать». «Не скажи,—улыбнулась она,— многие бабы и того не имели. Раз • 69
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2