Сибирские огни, 1982, № 9
ешь, а?! Знаешь, как это называется? Слышал звон, да не знаю, где он. Я готов был уважать тебя, а сейчас —тьфу!..» И он вдруг сделал резкое движение. Не знаю, может быть, мне оно почудилось. Может быть, у него ко ленка зачесалась и он хотел нагнуться. Не знаю. Но я не сладил с собой. Я пригнулся —бросок вперед —рывок на себя. Он на моей спине, его руки —в моих. Центнер, не меньше. Р-раз!.. Он шмякнулся в кучу соломы. Он лежал на спине, глаза были закрыты, в пальцах мирно подымли- вала беломорина. С потолка капнуло, капля разбилась о его лоб, он и тогда не шевельнулся. «Глушаков... Эй, Глушаков...» Он с усилием открыл глаза. «Дур-раки! —выдавил хрипло.—Ах, дур-раки... Что —рал7 Я перевел дух. Я подсмотрел в его глазах удивление. Он сел в соломе, лицо искривлено страданием. «Что ж ты рыпаешься? —спросил он усталым голосом.— Я ведь старик против тебя, мне же тридцать четвертый, да. Или ты думаешь, я подраться пришел? Ошибаешься. Но уж на то пошло —давай». Глушаков стянул полушубок, освободил просторные плечи и, рас топырив руки, двинулся вперед. Мы тяжело ворочали друг друга по проходу. Коровы, пораженные зрелищем, шарахались, скользили копытами по сырому полу. В дальнем углу заворочался и коротко мыкнул бугай, громыхнула пудовая цепь. Признаться, мы и начали борьбу беззлобно. Но раскачались, азарт свое взял, близкая злость вернулась —стали горячиться. Вот тут, в ярости, Глушаков стал копией Федора, каким он врезал ся в мою память тогда, на полустанке. Он шагнул ко мне раз, другой. Я помахал грозной пряжкой: брал Петра на испуг. Он ругнулся, отшвырнул далеко лопату, а потом схватил в одну ру ку полушубок, в другую лисью щапку и ушел через дверь, которая дол го еще покачивалась на петлях. Я повалился в солому, а когда отдышался, приник к ведру со сту деной водой и глотал жадно, и леденило .переносицу. Кое-как при курил. В памяти отчетливей всего задержалось, к а к он уходил. Впредь наука, злорадствовал я, уж если мы входим королями да через красные ворота, совсем не лишнее рам поискать глазами скромную дверь... на всякий заядлый случай. Но уж теперь, нагонял я ожесточение, те перь—принцип на принцип. Теперь не уеду из Боровиков, даже если сама Ульяна станет молить об этом на коленях. 6 Утром я попрощался со старой, с Холоньковым. До Малахово добирался грузовиком, увозившим боровиковских де тей в школу-интернат. Сквозь гвалт и пищание расслышал имя Глуша кова Алешки, определил: который же? И понаблюдал, и остался дово лен. Мальчишка был совсем не похож на Федора, да и от матери ему досталось мало: веснушки, узкий подбородок. Зато нос, выдающийся вниз и с горбинкой, будто с моего носа был скопирован. Пустячок, но приятно! Они высыпали в центре села, но не спешили в школу, хотя звонок звенел заливался: слышно было на улице. Они принялись метать снеж ки. Я стоял, разинув рот, и сожалел о возрасте, и достоялся: снежок прилетел в ухо. і
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2