Сибирские огни, 1982, № 9

чужой женщиной, имея свою, как он сам выражался, то получится, что еще раз я предам его, хотя ему теперь: говори не говори... «Я понимаю, Павел, ты щадишь меня.—Ульяна спокойно смотре­ ла.—Не надо. Если было то, что я думаю, так ведь дело прошлое...» «Хорошо,—ухватился я за эти ее слова.—Ты хорошо сказала: де­ ло прошлое. Вот и не будем ворошить». «Но ты знаешь ее?» «Да». «Кто она? Она замужем?» На Ульяну не хотелось смотреть: по лицу пошли красные пятна, вместо губ—одна тонкая линия. Какие же они все... бабы. Все одина­ ковые. «Ну ладно,—сказал я, выходя из-за стола.—Федор тут ни при чем. Наталья —это моя жена. В больницу к Федору я ее посылал. Еще будут вопросы?..» Я лежал на куче соломы, подстелив тулуп, а доярки заканчивали вечерние хлопоты: мыли аппараты, договаривали последние новости, прихорашивались идти к своим семьям. Аннушка проходила мимо: «Че­ го такой кислый?» Я ответил, что зубы болят. Наконец они повалили гурьбой, за дверью сразу стихли их голоса. Я не переставал думать: куда же теперь подаваться? Мой приезд в Боровики —ошибка. Столько уж дождей пролилось, столько выпало снега после драки на полустанке, я тысячи километров прошел пешком, наездил поездами и машинами, сносил десяток пар всякой обуви, на сто рядов проклял случай, который меня свел с раз­ битной Натальей, а через нее с Федором, Батёневым —нет, все свежо!—• будто пьяный киномеханик гонит и гонит одну и ту же часть пленки: ночь, мелкая присыпь снега, кухонный нож, и тоскливый выкрик: «Мо­ жет, я еще жить буду». Встреча с озлобленным Петром Ивановичем, разговор с Ульяной, которая, конечно же, хоть и старается, да никак не может понять мои намерения,—сбили мое дыхание. Но знал бы я сам, чего хочу? Так ведь и спроси: что надобно, Паша? —и я честно пожму плечами. Нравится жить с Холоньковыми, тянет побыть с Ульяной—еще что? И все. Я лежал на куче соломы и закрывал лицо краем пиджака: с влаж­ ного потолка капало. Стучали копытами и вздыхали коровы. Свет был такой хилый, стрелки на часах не увидишь без спичек. И я задремал. И очнулся от грохота: кто-то рвал снаружи примерзшие ворота, через которые мы возим солому. Я приподнялся на локте. Кто-то посторон­ ний ломился. Свои и прочие смертные ходят обычно через теплую дверь тамбура. Неужели Глушаков? Глушаков!.. Настырный, отодрал-таки ворота, зашел королем. «Молоток ты, Хаёрин,—он коротко ткнул меня в плечо.—Не дро­ жишь! Просто молоток!.. Теперь вижу и убеждаюсь, что Федор мог с тобой водиться».—Он полез за папиросой. Меня сбивало с толку его благодушие. «Прикорнул малость»,—сознался я. «Не думай, я не пьяный,—пояснил он.—Выпью, делаюсь просто ус­ талый. Двести грамм под пельмени —смех...» «Вот что! —сказал я, сжавшись.—Насчет поездки я еще не решил. Вероятно, я поеду на день, два. А совсем? Не знаю, не думаю». «Ты меня не заводи»,—насупился Глушаков. «Нечего мне в городе делатѣ». «Как это нечего? —Глушаков вздул желваки на скулах.—Ты меня дураком не выставляй. Ты нечестный, Хаёрин. Да, нечестный. Есть жен­ щина, есть двое детей —живи! Живи и не прыгай, а то напрыгаешь... Я ж предупредил, что все, вс^ про тебя знаю». Меня поражала настойчивость его измышлений. «Глушаков! —я улыбнулся.—Что ж ты, как баба, сплетни собира­ 61 5 *