Сибирские огни, 1982, № 9

«Черт возьми! —удивился я,—Он становится злым демоном. Сей­ час же пойду к нему и спрошу, что ему надо». «А он уехал». «Не-ет, я вчера проходил, а он снег отбрасывал». «Так то вчера,—сказала Анна.—А сегодня после обеда он завел машину и сказал, что в город, что у него там дело горит». В один из поздних вечеров я решил посмотреть, как устроили Фе­ дора. Я знал, он где-то с краю, но пришлось долго чиркать спичками, освещая даты и фамилии, а кое-где и покоробленные снимки... Федор смотрел исподлобья, стриженный наголо и с приплюснутыми ушами,— догорающая спичка обожгла пальцы, я чиркнул новой. Постоял, поку­ рил. Потом обошел вкруг низкого забора, и меня поразила невольная мысль: здесь, пожалуй, еще семьдесят крестов можно будет поставить, а ведь именно столько пенсионеров, вспомнил я слова директорами есть сейчас в Боровиках. Я понимал, что юродствую, но не о том думал, что действительно пора деревню сносить, а думал с холодком в груди, что Боровиков, зачинатель этой деревни, выбирая место для кладбища, точ­ но угадал протяженность своего рода; будто знал он, что когда холм со срезанной площадкой не сможет принимать, принимать и некого будет. ...Мы с Холоньковым шли деревенской улицей. Встречные с нами здоровались, заговаривали с Холоньковым, и тогда я, проявляя тактич ность, отходил в сторону, но скоро он приструнил меня: «Небось ты не посторонний». Улица была пронизана солнцем, но от жгучего, с ветер­ ком, мороза у меня ломило затылок. Я поминутно слизывал корку на обветренных губах, тогда пар от дыхания сваливался, уходил книзу. «Ну вот,—буркнул вдруг Холоньков.— Вот и Петр Иванович Глу­ шаков, бригадир трактористов, правая моя рука». Навстречу нам валил походкой боцмана могучий мужик в черном полушубке и лисьей, как помню, у Федора, шапке. Поздоровавшись с дядей Сашей за руку, Глушаков не заметил мою, протянутую, я поспеш­ но ее сунул в карман. Они затеяли вялый разговор, тянули паузы, в но­ гах переминались, поглядывали по сторонам. Я сравнивал лицо Федо­ ра, каким запомнилось мне, с этим, резко обозначенным: прямой нос, высокие дуги бровей срослись у переносицы, к широким скулам точно подходил маршальский подбородок с ямочкой. Петр и говорил, словно откусывал слова и выплевывал: нате! я вам говорю!.. Нет, подумал я Федор был мягче. Наконец взор Петра Ивановича упал на меня. «А ты кто?» —надавил он на «ты». Это был вызов, я такие вещи улавливаю с лету. \ «Дед Пихто!» —я отстранил Холонькова, заметно растерявшегося, и стал вплотную к неприятелю. Боевой дух Паши-вербованного тяжело завозился в груди. Глушаков не отступил. Я стащил ледяную перчатку: «Хаёрин. Павел Максимович». Он снисходительно хмыкнул, но руку мою взял. «Знаю,—он надавил на мои пальцы, еще надавил, потом еще силь­ нее, и они хрупнули.— Знаю, что Хаёрин... Вишь, каков! —Он без улыб­ ки подмигнул Холонькову и только тогда отпустил мои слипшиеся паль­ цы,—Скажите, пожалуйста, дед Пихто! —насмешничал, глядя мне точ но в переносицу,— Плохо кормишь его, дядя Саша. Надавил пальцы, а они у него враз поплыли». Холоньков нахмурился. «Отойдем-ка на пару слов»,—предложил мне Петр Иванович. Он развернулся и бросил дяде Саше: «Подожди!» Я пошел следом. Остановились недалеко, дядя Саша мог слышать. «Вот моя пара слов,—сказал он вполголоса,— я насчет тебя ездил в город и всё там узнал. Учти —всё, всё!..» 63