Сибирские огни, 1982, № 9

— Молчи, молчи ради бога! Дернула, приняла его всем своим истосковавшимся телом, целовала, не давая ничего сказать. И не переставала плакать. Потом было низкое гнилое утро, едва мигала заря под тяжелыми] тучами, они придавили ее, и она скоро погасла. День занялся незамет­ но, неотличимый от утра. Катерина виновато и ясно улыбалась. Вдвоем они кое-как завели трактор, запрягли лошадь, все молча, только пере­ глядываясь друг с другом. Катерина ловко заскочила на гусеницу и уже оттуда еще раз улыбнулась, помахала рукой, что-то крикнула, но он не расслышал. Гнал лошадь, охаживая ее бичом, подскакивал, когда колеса телеги попадали в колдобины, жег его непонятный стыд перед этой женщиной. Не раз еще сходились их ночные дорожки, и никак Илья Петрович не мог избавиться от стыда перед Катериной, перед ее благодарностью,* ничего не требующей взамен. В последний раз они встречались возле стога за деревней. Стояла ранняя, ядреная зима, навалило снегу, хрустел мороз, Шерстяной пла­ ток у Катерины закуржавел кругом, и в этом круге ярко алели щеки, гу­ бы, блестели глаза. — Нельзя нам больше, Илья, ребятишки вон уж какие. Спасибо тебе за все, теперь живая. Прости, если что не так. Она осторожно коснулась губами его щеки и пошла. Долго еще, пока он сидел у стога, слышал ее хрусткие шаги по свежему снегу, они ясно раздавались в густом морозе, удалялись, но не утихали. Такая уж погода стояла на дворе, звонкая —слышно было за ки­ лометр. Ткнется шильце и выдернется, ткнется и выдернется. То чаще, то реже. Банка обсохла, но квас еще был холодный, ломил зубы. Илья Петрович пил его большими глотками, чтобы хоть этой ломотой переси­ лить боль в груди. Помогло, шильце затихло. ~ Не наливай больше, Катерина, а то обдуюсь. — Пей, не жалко. Лоб-то вроде у тебя спотел. Давай диван по­ стелю. — Не надо. Пойду. Катерина Ивановна прямо и долго смотрела ему в глаза. И он тоже смотрел, просто и спокойно. Потом поднялся и вышел. Спускаясь с крыльца, замешкался на нижней ступеньке, подпрыгнул и топнул ногой, ступенька захрустела. — Так и ноги поломать можно. Топор-то есть? — Был где-то. — Тащи, доску поменяю. Он оторвал старую ступеньку, из обрезка толстой плахи изладил новую, накрепко приколотил ее длинными гвоздями, и она зажелтела смоляной серединой на сером крыльце, как новая заплата. — От так ладно будет. — Дай тебе бог здоровья, Илья. — Даст, куда денется. 4 Марья Степановна встретила его сердито: — Ты где, холера, шлындаешь? Его врачиха, разбилась, ищет, а он шлындает. Сказала, что проверяться должен ходить. А я, дура, уши развесила. Не кричи, мать, у меня от крика давление поднимается, поняла? — Чего ты удумал? —У Марьи Степановны задрожал подбородок. Не хлюпай. Здоровый я, мало ли чего этим врачам в голову стукнет. — Врачиха сказала, чтобы раз в неделю ходил. — Да пойду, не шуми, ну, чего шумишь? 47