Сибирские огни, 1982, № 9

нишки, соседа по палате, лицо бледное, то ли от испуга, то ли от неяр* кого света, падающего из коридора. Вскакивает на кровати. Оглядывается. — Опять орал? Парнишка медленно отходит в сторону, вытирает лоб. — Ты меня, дядь Илья, поросенком скоро сделаешь. Хотел сестру звать. — Опять, значит, орал. Дай-ка папироску. — Засекут. Врачиха и так волком на меня. — Не жмись, я в фортку, потихоньку. Из открытой форточки тянуло холодком сентябрьской ночи, рама снаружи была влажной, а стекло запотевало, мутнело, не пропускало свет фонарей. «Роса выпала. Шибко сильную-то и не надо бы»,—поду­ мал Илья Петрович. Нагнулся, воровато чиркнул спичкой и дым от папиросы, изгибаясь, сизой струйкой пополз на улицу. Сидя на подо­ коннике и ловко упрятывая папиросу в рукав халата, он смотрел на больничный двор, на кусок черного неба, на дорогу, едва различимую вдалеке. По дороге изредка мелькали машины, гул их моторов доно­ сился неясно, едва слышно, и не нарушал тишины, которая лежала на больничном дворе, в палате, в коридоре. Натянув на голову одеяло, уже спал сосед-парнишка. Боль в груди укладывалась, дышать становилось легче. Илья Пет­ рович аккуратно затушил окурок и окончательно решил: «Проситься надо, чтоб отпустили. Хватит валяться. Все равно теперь не отремонти­ руют. У трактора железяки и то не дюжат, ломаются, а тут к старости дело. Эх, годков тридцать бы скостить...» Залез под одеяло, хотя знал, что долго теперь не уснет. До самого рассвета скрипела под ним койка старыми растянутыми пружинами. Утром пошел к врачу, не дожидаясь обхода. Еще неделю назад за­ водил с ним разговор о выписке. Врач был молодой, строгий и так ста­ рательно хмурил брови, что на голове шевелился белый колпак. Боль­ ше всего Илья Петрович боялся, что его не отпустят. Значит так, мы вас выпишем. Но запомните, Матушкин, спирт­ ного—ни грамма, курить —ни в коем сучае. И самое главное — сменить работу. В колхоз я уже позвонил. — Ну, а это,—Илья Петрович прищурил левый глаз и снизу вверх глянул на врача,—с бабой спать воспрещается или как? . — Я вам серьезно. Организм изношен, надо беречься. Вы же по­ нимаете, не ребенок. Илье Петровичу стало неудобно за свою шутку, он смутился: — Ладно, извините. Счастливо оставаться. Он всегда любил осень. И наскучавшись в больнице по вольному воздуху, по свободе, шел главной улицей райцентра тихо, оглядываясь по сторонам. Густо надвигались пузатые тучи, высверкивало солнце, подкрашивая их поверху алым светом, но ненадолго, и когда его снова закрывали темные лохмотья, большая тень, ровная, будто отрезанная одним махом, быстро бежала по всему поселку, стирая яркий свет. То­ поля облетали первыми, верхушки были уже голыми, ветер перетряхи­ вал на земле листья, растаскивал их, затихал и начинал все сначала. Позвякивали в сетке пустые банки, в которых Марья Степановна при­ возила в больницу варенья и солености, шуршали листья, и думалось под эти звуки тихо, обстоятельно. «Изношен... Правильно, братец, как-никак, а пуп трещал от рабо­ ты, вот поршня и пошли вразнос. Саньку еще надо до ума довести, Эхе-хе...» 2 На выезде из райцентра ему удачно попалась попутка, к обеду он был уже возле своего дома. Еще не заходя в ограду, услышал заполош- ный голос, ухмыльнулся и прибавил шагу, 41