Сибирские огни, 1982, № 9
В Крутоярово приехали на колхозном автобусе. Он три раза сде лал круг на площади возле универмага, повернул налево, на главную журавлихинскую улицу, и покатил мимо домов, мимо старой уже за сыхающей ветлы с большим дуплом, через мост, на пригорок, а там шофер прибросил газу, и замелькали по обеим сторонам озимые поля с зеленеющей рожью, кругляшки еще серых колков, оставалась внизу и отодвигалась все дальше своими крышами Журавлиха. Санька сидел впереди, рядом с матерью,—сегодня никуда его не отпустила от себя, ни на шаг,—и чувствовал, что сзади глядит на него Надюха. Он снимал кепку, гладил стриженую голову, смотрел вбок и вперед, стараясь не встретиться с материными глазами. Они у нее были необычно спокойные и строгие, а сама Марья Степановна сегодня не шумела, не кричала ни на кого и больше молчала. Эта перемена в матери, а Саньке она была еще не знакома, тревожила его. Так и доехали до военкомата. Возле него уже стояли машины и ав тобусы, суетились, шумели люди. Дом, где помещался военкомат, обшитый елочкой и выкрашенный зеленой краской от фундамента до карниза, со свежими латками новых досок на серой крыше, с узкими длинными окнами, возвышался и над людьми, и над машинами. Дом был срублен крутояровскими мужиками в год падения твердынь Порт-Артура для волостного земства, дожил до угрозы нейтронной бомбы и повидал на своем тревожном веку так много, что отяжелел от событий и лет, качнулся на один бок и врос глубоко в-землю. У него не раз перекрывали крышу, меняли стропила, перебирали печи и вставляли новые рамы, настилали полы и подновляли крыльцо, но стен не трогали. И они дюжили, доживая свой век,— все выше на соседней улице поднималась кирпичная кладка нового здания. Если бы дом был живым и если бы он умел думать, то однажды, увидев в памяти необъятную взглядом толпу мужиков, парней и совсем зеленых мальчишек, ушедших с этой площади на войны, большие и ма лые, усеявших могилами далекие и близкие земли, если бы его в один час оглушили бабьи вопли и крики, предсмертные стоны и хрипы, без надежные зовы жен и матерей в последние минуты, если бы там, за этой необъятной толпой, он еще смог бы увидеть море сирот, если бы все это дом смог понять,—он бы зашатался и рухнул. Все происходило быстро, очень быстро. С крыльца шустро сбежал знакомый Саньке прапорщик, прочитал список, построил новобранцев, лихо развернулся, вскинул к козырьку руку и пропечатал шаг по узко му деревянному тротуару навстречу майору. Доложил, отступил в сто рону и отбросил от козырька руку. И только тут Санька заметил на груди прапорщика орден. Большая звезда с белым пятнышком посре дине краснела на темно-синем парадном кителе. Й сразу же этот пра порщик с его пухлыми губами и щеками, с его вздернутым носом высоко поднялся над Санькой, уже не ровня ему. После того как раздали военные билеты, объявили, что новобранцы могут попрощаться с родными, а потом сразу же без задержек, на вок зал, в поезд. Просили, чтобы провожающие на вокзал не ездили, не ме шали посадк'е. Санька направился к своему автобусу, где его ждали Надюха, братья, отец и мать. Николай с Василием, видя, что родители приуныли, да и сам Сань ка примолк и заглядывал всем в глаза, начали было рассказывать байки, смеяться, но их никто не поддержал, и они замолчали. Несколько минут так и стояли —молча. — Ну, это чего скисли,— первым по-молодому встряхнулся Илья Петрович.—Давайте хоть на посошок по одной пропустим. — Стой ты, не мельтеши, не напился. — Мать, не ругайся, по одной только для порядку. Чтоб дорожка была гладенькой. 39
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2