Сибирские огни, 1982, № 9

девший на скамейке, будто его приклеили, сначала даже ничего не по­ нял. А девчоночий голос уже подхватил: Если курица пройдет, То петух с ума сойдет, И тут все ожили, будто проснулись, пустились в пляс, одна частуш­ ка хлеще другой звенели в ограде, и словно не сидели несколько минут назад оцепенелые, слушая музыку Матвеича, словно не слышали, как голосила Серафима Петровна, которая, наверное, и сейчас плакала в избе о своем Алексее и обо всех своих несчастьях, каких ей на долгом веку выпало целое беремя. Саньку словно толкнули в бок, он резко оглянулся —у калитки стояла Надюха. 6 Гулянка закончилась поздно вечером. Илья Петрович, под хмель­ ком, сидел один за пустым столом, оглядывая его, выискивая, не оста­ лось ли чего. Но Марья Степановна сразу поняла, в чем дело, турнула его в избу: — Мало тебе, сдыхать завтра будешь! Не напился он! Давай-ка спать, без разговоров! Марья Степановна и Серафима Петровна молчали, вздыхали, каж­ дая думая про свое и каждая одинаково —о своих детях. Стихли смех и гитара у клуба, только собачонка все надрывалась, лаяла и лаяла, охрипла, а успокоиться не могла. — Ну, ладно, Мария, пойду я. — Да посиди еще. Одной оставаться неохота, Илья уж дрыхнет, поди, без задних ног. — Нет, пойду я, извиняй, чуть было вам седни все не испортила, ить зарекалась, дура, не ходить, так нет, опять притащилась. — Да ладно уж, понимаю я. Завоешь. — Вот веришь нет, сердце прямо схватывает, как вспомню—ле­ жит он, Лешенька мой, а ни лица, ничего не видно, гроб только желез­ ный, да фуражка на ем. И не открыли даже, сколь ни просила —нель­ зя, говорят. Она замолкла, отвернулась и долго смотрела в сторону, потом вздрогнула, словно отрываясь от своих далеких, нездешних мыслей, вздохнула: — Сны мне стали нехорошие сниться. Ночью вскинусь и лежу, лежу... Знаешь, все Нюрка приходит, вот так будто на лавку сядет и рассказывает, как мы ё войну робили, тебя с Тятей поминает. Да все с хаханьками, с шуточками, прямо такая уж развеселая. За всю свою жизнь горькую насмеется там теперь. Был человек и нету. Я вот все думаю, чем старее, тем больше покойников вокруг тебя, скольких уж снарядила... Эх, Нюрка, Нюрка... Да, жила Нюрка Орехова и ушла. После войны запила она горь­ кую, путалась с кем попало, в открытую отбивала женатых мужиков, не раз ее колотили за это. Жизнь загремела, как перевернутая телега под гору, только щепки в разные стороны. А потом в одну из глухих ночей, осенью, приладила Нюрка веревку к толстому штырю в сарае и засунула голову в петлю. Нюрка, Нюрка, на счастье и на радость ро­ жала тебя мать такой красивой, да облетели все добрые мечты, пообор- вало их, будто листья с тонкой осинки, железным, суровым ветром. Недолго цвела, слишком скоро осень настала. Памятника тебе не по­ ставили, медалью не наградили, только вот чистую горькую слезу смах­ нут заскорузлыми пальцами твои подруги да протяжно вздохнут. — А Тятю я видела недавно, в Крутоярове была.—Тихонько пере­ вела разговор Марья Степановна,—Поперек толще стал. И важный такой, одетый в чистенькое, видно, смотрит она за ним. 37