Сибирские огни, 1982, № 9
— Дыхнуть, что ли? — Ладно, только вертайся по-быстрому, иначе выдадут на примоч ку обоим. Забирают-то когда? — Два дня осталось. — Пойдем, открою, ты уж только не напрокудь. Матвеич открыл увесистый замок, распахнул двери гаража, и Сань ка, вытащив из кармана ключи, с которыми никогда не расставался, по лез в кабину. — Не напрокудь смотри! —сквозь шум мотора донесся голос Мат веича, но Санька его не слушал. Свет фар дугой мелькнул по широкой поляне, заваленной старыми железками и снятыми с тракторов кабина ми, скатился вниз по дороге к мосту, снова поднялся, пронесся по пустой улице и выхватил из темноты на углу универмага тоненькую фигурку Надюхи в синем плаще. Фигурка ее была одинока и беззащитна по срав нению с серой глыбой универмага, в ярком свете это было особенно за метно. Санька лихо подкатил, распахнул дверцу и включил приемник. — А куда мы, Саня? — Вдоль по Питерской, пока не остановят. Они неслись, пока Санька не устал от напряжения и не съехал с трассы. Подрулил к колку и заглушил мотор. У него еще вздрагивали руки. — Ну как, молодой специалист, жива? Надюха засмеялась. Смеялась она необычно, голосок звенел, зали вался колокольчиком. Санька, когда она смеялась, только улыбался, он боялся нарушить звон этого колокольчика. Веселый разгул совсем пропал. Санька сидел теперь молча, обжи мая пальцами холодную баранку, не осмеливался протянуть руки к На- дюхе, обнять ее, а ведь думал об этом с того времени, как выбежал из клуба. И Надюха, поняв его, сама потянулась, сама прикоснулась холод новатыми губами к щеке. Руки его оказались на тоненьких плечах, на крытых синим плащом, почуяли тепло даже через ткань и то, как эти плечи покорно дрогнули и наклонились вперед. Все ушло, все отодвину лось. Забываясь, подошли уже вплотную к той черте, за которую они еще ни разу не перешагивали. В какой-то миг успели подумать об этом и расплели руки. Не сговариваясь, они вышли из кабины и пошли рядышком вдоль невысоких берез, ощущая на своих лицах влажное дыхание ветра из глу бины колка, где еще лежал в низине и едва заметно белел снег. Они расстались, когда вовсю светало, и не. боялись, что кто-то может их увидеть. 3 Поднялось над Журавлихой апрельское солнце. В ограде и в доме у Матушкиных не умолкал громкий голос Марьи Степановны; Он обычно прорезался рано утром и затихал только к вече ру. Марья Степановна шумела на всех: на пакостливую кошку, которая залезла на покрывало и наоставляла там волос, на Илью Петровича, ко торый не припас смолевого полена на растопку, на корову, которая не ко времени вздумала обмахиваться хвостом, и хохоряшки, присохшие на са мом кончике, звякали по подойнику. Она была твердо уверена —только закрой рот, все в доме пойдет прахом. Дети у нее рождались трудно —в войну, девчонкой еще, надорва лась на работе и долго не беременела. Сколько слез источила, пока не затяжелела первым — Василием. Потом принесла двойню: Ванюшку с Николаем. Этими ходила легко, зато рожала двое суток, не чаяла уж в живых остаться. А когда им по году исполнилось, оба заболели, и Ва нюшка умер. 32 I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2