Сибирские огни, 1982, № 9

мым и балованным, поэтому вокруг его проводов в армию разговоров, хлопот и слёз хоть отбавляй, с излишком. — Ну вот, размокла... не на войну ить...—Илья Петрович погляды­ вал то на жену, то на сына. Полез в карман за папиросами.—Совсем старики, подскребыша в армию. Чего стоишь, рассказывай. Санька, испытывая неловкость от материных слез, осекся, хотел ска­ зать ей что-то, но не сказал, боясь потерять тот разгулистый настрой, с каким он ехал домой. Но и молча стоять тоже было неудобно. — В армию забирают, чего рассказывать! И пошел в избу. В него точно бес вселился. Включил на полную ка­ тушку магнитофон, достал новые брюки, прошитые вдоль и поперек гу­ стой строчкой, рубаху, разрисованную нерусскими словами, расчесал свои кудри, глянул в зеркало — нормально! Схватил со стены гитару и, закатывая глаза, будто играл в клубе на танцах, заглушил магнитофон: — ...Первый тайм мы уже отыграли. Марья Степановна проплакалась, вытерла лицо фартуком: — Ну, что, отец, вечер собирать надо. — Соберем, все уж есть. — Господи, хоть бы теперь помолчал. И поет-то, все орать надо. — Пусть порезвится, там много воли не дадут. Марья Степановна встряхнулась, поднялась со ступеньки и, обрадо­ ванная, что нашла дело, что можно позабыться в нем, засуетилась, за- командовала. В доме уже не умолкал ее громкий, крикливый голос. Заглох магнитофон, и вышел Санька. Высокий, в нарядной рубахе, кудри вились чуть не до плеч и совсем не похож на отца, пока не пригла­ дишься, а как приглядишься —вылезет порода Матушкиных, ни с кем не спутаешь, ни рубаха, ни кудри не собьют с толку: широкоскулый, узко­ глазый, чистый чалдон, а засмеется, одни щелочки только, и походка матушкинская — вразвалку. У Марьи Степановны, как только его увидела, снова глаза на мок­ рое место, но удержалась — и вдогонку: — Долго не шастай, а то опять до утра! Хоть дома побудь! Улица была пустая, день клонился к вечеру, к долгому прохладному вечеру, когда далеко разносится каждый звук, когда пахнет нагревшейся землей, приторными тополиными почками и горьким дымом костров на огородах, их алые всполохи вскидываются в безветрии то там, то тут, вскидываются и опадают, подлизывая последние объеди и назем, вывезен­ ные еще по зиме из пригонов; едучий дым тянется невысоко над забо­ рами, то и дело припадая к земле. Догорают костры, жар забирается в середину, прячется и сверху остывает пепел. Вся эта тихость и все это спокойствие не нравились Саньке, ему хо­ телось шума, громких разговоров, музыки, сегодня душа у него должна веселиться, развернуться, чтобы потом еще долго можно было вспоми­ нать. Навстречу шли знакомые девчонки, Санька подмигнул им: — Ох вы, лапочки мои, в последний раз сыграем и споем. Он встал посреди деревянного тротуара, вскинул голову, правой ногой, будто копытом, забил о доски и, уже откровенно дурачась, громко закричал: — Иго-го-го! Из своей ограды это видел старик Матвеич: — В плуг бы тебя, жеребца! — Запрягут, не расстраивайся. Пошли, девки, в клуб! Девки со смехом подхватили его под руки. А в клубе были танцы. Саньку уже давно ждали. Обычно на танцах в клубе играл свой ор­ кестр, но сегодня не Хватало гитары-соло, то есть его. Он поднялся на сцену, привычно перекинул через плечо широкий ремень гитары, подмиг­ нул парням, пробежал пальцами по тугим струнам. Санька был счастлив. Нашел глазами Надюху Сахину, и она помахала ему из зала рукой. И все это— празднично: нарядная толпа, легкий взмах Надюхиной рукщ 29