Сибирские огни, 1982, № 9

Семен Кирьяныч пошел к секретарю и выпросил у него на день ту­ луп. В этом тулупе и привез в Журавлиху Дольскую.- Она многого не понимала в деревенской жизни, которой никогда не знала, иногда была бестолкова, но никогда не была жалкой. Стоило только взглянуть в ее глазищи, чтобы понять —этой женщине ни гордо­ сти, ни ума занимать не нужно. И упорства. В ведрах она таскала с ре­ чки воду, коромысло держать не умела, и облитые полы длинного пальто покрывались льдом. Вместе с ребятишками пилила и колола дрова, топи­ ла печку в школе, а когда подписывались на военный заем, принесла то­ ненькое золотое колечко, видно, единственное ее богатство, какое оста­ лось. Все это Семен Кирьяныч хорошо знал, и поэтому не мог просто-на­ просто отослать ее подальше, как отослал бы другую. Он хотел ее пере­ бороть, чтобы не мягчала душа после разговоров с ней, когда он начинал всех жалеть. А жалость сейчас ни к чему, каблуком ее давить надо —• он в это твердо верил. Вернулся от окна, сел за свой стол, положил голову на счеты и дол­ го так сидел, не шевелясь. Жил Семен Кирьяныч вдвоем с женой на самом дальнем конце Жу­ равлихи —под высокими тополями стоял небольшой старый пятистенок. В ограде скребли землю несколько ободранных тощих куриц под охраной горделивого петуха в яркой расцветке, в горле у него сердито бурлило, а налитый кровью глаз косил вбок. Семен Кирьяныч не мог терпеть пе­ туха, который кидался даже на хозяина, еще больше не мог терпеть ду­ рацких, ободранных кур. И все-таки терпел. Из-за жены. Он был одним из тех районных работников, которых, как выносливых коней, посылают туда, где тяжелее. Все это время, пока мотались по чужим углам, его без­ детная жена мечтала обзавестись своим хозяйством, но не получалось. Обзавелись вот только в Журавлихе курицами да петухом. Петух косил глаз вбок и крылья уже начал приподнимать, когда вошел хозяин, но напасть не решился, взялся пить воду из обломанного чугунка у ограды. В избе было прохладно и тихо. Семен Кирьяныч снял свои валенки, натянул на ноги теплые носки и, не раздеваясь, с крёхом, лег на кровать. Весь мир вечерних деревенских звуков доносился в открытую створ­ ку окна, еще незаделанного на зиму, все было разным, но сливалось в од­ но: мычанье коров, лай собак, скрип калиток, неразборчивые голоса баб, управляющихся по хозяйству, и чей-то тонкий детский крик: «Цыля! Цы- ля! Куда, дурная, цыля!» Звуки эти располагали к тому, чтобы думать о чем-нибудь приятном, чтобы укачивало, уносило в сон. Но не укачивало, не уносило, и, хотя ле­ жал Семен Кирьяныч тихо, в душе у него все металось. Под лавкой, в дальнем углу, он нашарил бутылку самогонки, взял стакан и щедро, не меряя, налил. Жена пришла не одна, с соседкой, они застали его лежащим на полу. Семен Кирьяныч их уже не видел, тыкал пальцем в бумажку и вздраги­ вал лопатками. Бумажка эта была похоронкой Серафиме. 7 Прошел еще один день. День, в котором все было известно наперед с самого утра. Пшеничная каша, холодное с ночи железо трактора, загон­ ки поперек клина, туда и обратно, туда и обратно. Поблескивали лемеха, надраенные землей, отваливались от них пласты: и даже когда работни­ цы закрывали глаза, виделись им все тот же клин, все тот же трактор. Косяками уходили на юг журавли и утки. Казалось, что они бегут прочь с этой голодной земли, на которую надвигается длинная морозная зима, с глубоким снегом и дикими метелями. Торопятся, машут и машут без устали крыльями, подгоняя себя тревожными голосами. 19 2*